Вооружение воина кочевника. Убийственные аккумуляторы: Оружие предков

Седла и упряжь древних тюрок

Клинковое оружие тюрок

Луки, фуляры для них, и стрелы

Тюркское защитное вооружение: панцири, щиты, шлема

По своим характеристикам средневековые луки уступают современным моделям. Но это не мешало армиям воинов и отрядам степных кочевников одерживать восхитительные победы. Мастерство владения этим оружием было как никогда на высоте, на редкость продуманными были и стратегии боя.

Один из самых любопытных вопросов нашего времени, ответ на который позволит лучше понять, что нас ждет в будущем, связан с аккумуляторами. Смогут ли специалисты ощутимо поднять плотность энергии, хранящейся в аккумуляторах? Нет шансов, считают некоторые скептики, ведь с момента появления первой батареи Алессандро Вольта минуло два столетия. Значит, ученые уже предельно усовершенствовали конструкцию. Однако у подобного мнения существует веский контраргумент. Первый созданный человеком аккумулятор — лук — изобретен несколько тысячелетий назад, но именно за последнее столетие, с появлением новых материалов и технологий, здесь был достигнут заметный прогресс. Впрочем, технические преимущества нынешних луков вряд ли позволили бы нам одолеть, скажем, средневековых кочевников. До появления огнестрельного оружия искусство стрельбы из лука у многих народов было как никогда высоко.

Лук без яда — стрелы на ветер

Археологические находки позволяют заключить, что лук был изобретен человеком как минимум 10 000 лет назад. Древние луки были невелики, длиной около 70 см, имели крайне низкий КПД и применялись в комплекте с неоперенными стрелами. Последние представляли собой тростинки с граненым деревянным наконечником. Древние стрелы весили всего 10−15 г, что дополнительно снижало эффективность стрельбы доисторического лука, — сказывалось отсутствие более подходящих для изготовления стрел материалов. Такие луки в основном применялись для охоты на птиц и мелких животных.

Существует, впрочем, устоявшееся мнение, что еще в те времена луком пользовались при межплеменных «разборках»: обитатели пещер стреляли друг в друга отравленными стрелами. Ведь без яда слабый лук с легкими стрелами был способен причинить вред противнику разве что при стрельбе в упор. Однако большинство ученых полагают, что в те времена луками практически не пользовались в военных целях: лишь немногие племена располагали подходящими для этого ядами.

Шагом вперед в эволюции лука стало появление стрел с оперением и тяжелыми наконечниками. Стрелы с костяным наконечником весили около 25 г, с наконечником из камня — до 50 г. Больший вес стрелы привел к увеличению убойной силы, что в комбинации с возросшей почти вдвое длиной лука сделало «первый в мире аккумулятор» серьезным оружием. В племенных схватках бойцы все чаще применяли лук и реже использовали копьеметалку и пращу — древнейшие виды боевого оружия. Древним убийцам больше всего нравилось то, что луком можно было пользоваться скрытно — например, неожиданно подкравшись, без боя поразить сильного противника. С другими видами оружия такой трюк был невозможен. Единственным конкурентом в этом плане было копье, но вскоре оно проиграло в схватке с луком. При стрельбе на небольшое расстояние стрела на высокой скорости, входя в тело жертвы, образовывала более глубокую рану за счет малой площади удара. Лучники-охотники теперь уже стреляли не только по уткам, но и по бизонам.

Ужасное орудие кочевников

С приходом цивилизации оружие продолжало развиваться: чтобы увеличить дальность стрельбы, европейцы удлинили луки. Больше всех увеличением размеров увлекались британцы. Средневековый английский лук достигал длины 180−220 см.

В отличие от оседлых цивилизаций, кочевые народы шли иным путем. Предпочитая ездить верхом, кочевники отдавали предпочтение небольшому луку и оттачивали мастерство стрельбы на скаку. Вскоре кочевые лучники стали устрашающей силой.

Оружие большинства кочевников — композитный лук — пришло из Древнего Египта, где о существовании подобной разновидности лука знали уже во II тысячелетии до нашей эры. Композитный лук составляли из сухожилий, дерева, рогов и некоторых других материалов, подбирая их таким образом, чтобы снаружи (на спине лука) находились материалы, лучше выдерживающие растяжение, а изнутри (на животе) — лучше работающие на сжатие. Как результат, при сравнительно малых размерах композитные луки отличались высокой дальностью стрельбы.

А большие турецкие композитные луки всегда были рекордсменами в этой области: они могли выбросить стрелу на 250 собственных длин.

Всадники могли использовать только луки небольшой длины, поэтому применение композитных луков, которые при равном с деревянными натяжении обеспечивали примерно на 30% бóльшую энергию, было вполне оправдано. Было и еще одно объяснение популярности композитных луков у кочевников: в степях, где они обитали, деревья почти не встречались. Поэтому, несмотря на трудоемкость изготовления, заметно более долговечный композитный лук был оптимальным выбором.

Использование более эффективного композитного лука было лишь одной составляющей успеха. Огромное значение имело высокое мастерство стрельбы. Всадники регулярно тренировались. Причем у арабов стрельба из луков даже считалась религиозным обязательством, предписанным Кораном. Пророк Мухаммед сам был лучником и убеждал свою общину заниматься верховой ездой и стрельбой из лука, отдавая предпочтение последнему.

Первоклассными конными лучниками считались скифы: они умели стрелять с обеих рук на скаку. Они же первыми в мире стали применять металлические наконечники стрел, выполненные из бронзы. Небольшие луки скифского типа (длиной около 70 см) быстро распространились среди народов Ближнего Востока и Европы. Среди прочих их стали применять персы и парфяне. Последние обогатили мировые языки выражением «парфянская стрела», которое означало меткий коварный удар. Древний азиатский народ применял в боях хитрость — парфянские всадники симулировали бегство и через плечо поражали преследующего их противника меткими стрелами. Мастерство и хитрость парфянских лучников принесли им ряд значительных побед в битвах. Самым известным стало сражение при Каррах, когда небольшая армия парфян расстреляла 40-тысячное войско римлян во главе с Марком Крассом. Правда, победа далась нелегко — парфянские лучники, по предположениям историков, израсходовали за день более 2 млн стрел.

Впрочем, тактика «парфянская стрела» не оптимальна с физической точки зрения. Если отступающий лучник стреляет в противника на скаку, скорость стрелы снижается на величину скорости всадника и убойная сила выстрела становится меньше.

Столетиями позже монголы использовали более кинематически верную тактику. Они стреляли по ходу движения на полном скаку. За счет сложения скоростей стрела получала заметную прибавку в скорости, а дальность выстрела увеличивалась примерно на 40%, так что стрелы монголов были опасны на расстоянии до 200 м. Однако вернемся в Европу XIV-XV веков, где во время Столетней войны между Англией и Францией происходили любопытные события, связанные с историей лука.

Торжество больших луков

Английские лучники, как уже было сказано, использовали самые длинные в мире простые луки. Большая длина обеспечивала высокую убойную силу и делала точность выстрела более стабильной. С точки зрения убойной силы большие композитные луки применять в бою было бы предпочтительней, но такое оружие было дорогим и сложным в производстве, поэтому англичане выбрали обычный деревянный лук. Простой и недорогой в изготовлении, такой лук можно было выпускать в массовых количествах и обеспечить оружием всех мужчин страны поголовно. Британские мануфактуры по производству луков представляли собой нечто вроде прототипа конвейера Генри Форда. Все делалось предельно быстро, чтобы обеспечить высокую производительность. Большое внимание уделялось и тренировкам — во времена правления Плантагенетов всем мужчинам предписывалось в обязательном порядке практиковаться в стрельбе из лука. В главных сражениях Столетней войны с английской стороны принимало участие обычно несколько тысяч лучников: это сковывало противника в его маневрах, а солдаты, попадая под дождь стрел, теряли боевой дух. Популярность лука была так велика, что из трех солдат в английской армии двое были лучниками, а при знаменитой битве при Айзенкуре лучниками были четыре человека из пяти. Любопытно, что помимо пеших лучников у англичан были и конные. В некоторых книгах их изображают стреляющими в седле. Но это неверно: лошадь использовалась для мобильности, а в бой они шли в пешем строю.

Триумфом в истории английского лука стала битва при Айзенкуре, когда имевшая существенное численное превосходство тяжело вооруженная французская армия (25 000 против 6000) потерпела поражение, понеся заметные потери. К такому результату привело мастерство английских лучников, которые градом стрел умело уничтожали наступающих французов. Столетняя война в некотором смысле представляла собой любопытную схватку между арбалетом, которым были вооружены французы, и английским луком. Французы считали своих арбалетчиков внушительной силой: по дальности стрельбы, убойной силе и точности их орудия решительно превосходили английские луки. Но в бою сказался главный недостаток арбалета — низкая скорострельность. В то время как неплохой лучник мог совершить в минуту 10−12 выстрелов, арбалетчик выпускал не более четырех болтов. Кроме того, эффективная дальность стрельбы из арбалета была ниже, чем из лука.

Однако позже, когда воины стали применять доспехи все лучшего качества, более мощные и точные арбалеты стали применяться все чаще. Правда, их век был недолог: превосходя первое огнестрельное оружие по точности, и лук и арбалет отличались медлительностью снаряда. В неподвижную мишень попасть из лука было проще, что в 1792 году продемонстрировали любопытные соревнования лука и ружья, прошедшие в Англии. Из 20 выстрелов в мишень, расположенную на расстоянии 100 ярдов (91 м), попало 16 стрел и 12 пуль. Но сразить из лука движущуюся цель было заметно сложнее! Тяжелая стрела английского лучника преодолевала боевую дистанцию за 1,5−2 секунды, поэтому подвижная «цель» успевала уйти в сторону.

В начале XVI века мушкет уже стал чаще лука применяться на полях сражений. А к началу XIX века о луках в войсках совсем забыли. Поэтому в 1813 году в «Битве народов» под Лейпцигом воины были удивлены, увидев башкирских лучников, входивших в состав русской армии. Французы даже прозвали их «амурами». Но, к слову сказать, сражались лучники вполне успешно. Спустя еще четыре десятилетия башкирские лучники неплохо проявили себя в Крымской войне. Но после этого образ воина с луком ушел из настоящей жизни и перешел в книги и фильмы, а мастерство средневековых лучников обросло легендами. Появилось и новое хобби: воодушевленные историей, любители начали создавать себе средневековые луки по аутентичной технологии. По эффективности и удобству стрельбы они, конечно, проигрывают блочным углепластиковым моделям, но зато позволяют владельцу почувствовать себя отважным скифским всадником или Робин Гудом…
Наследие английских лучников

Победный жест «V», два поднятых вверх пальца одной руки, которым частенько пользовался Уинстон Черчилль, — вовсе не имитация первой буквы английского слова victory («победа»), как полагают многие. Оказывается, этот жест имеет древнюю и довольно мрачную историю. Во время Столетней войны французы были страшно злы на английских лучников, поэтому пленным стрелкам отрубали два пальца, которыми они натягивали тетиву: человек навсегда расставался со своей профессией. Поэтому, возвращаясь домой с победой, лучники показывали встречавшим два своих «главных» пальца: пальцы целы, мы победили!

Мифы о луках

Миф 1. Стрела средневекового лука легко пробивала любые металлические доспехи.

— Далеко не всякая стрела (многое зависело от наконечника), не из каждого лука и, разумеется, не любые доспехи. В принципе это было возможно, но скорее в виде исключения, чем правила.

Миф 2. Некоторые средневековые лучники стреляли настолько метко, что могли стрелой порвать тетиву лука противника.

— Скорее всего, это домыслы. Зачем тратить стрелу на порчу орудия противника, если можно его ею же убить?

Миф 3. Лучник выстреливает вторую стрелу до того, как первая попала в цель. При прицельной стрельбе на небольшие дистанции это невозможно.

— Стрела летит около двух секунд, на выстрел одной стрелы хороший средневековый лучник тратил пять-шесть секунд.

Миф 4. Средневековые лучники обычно стреляли по команде.

— Так они стреляют только в фильмах. Удерживать боевые луки в подтянутом положении было сложно. Поэтому команда подавалась только один раз — на начало стрельбы.

1. Комплекс вооружения и структура войска кочевников Южного Урала в конце VI — рубеже V-IV вв. до н.э. (I хронологическая группа)

В нашем распоряжении имеется 425 погребений VI-II вв. до н.э., содержащих предметы вооружения. В хронологическом плане воинские комплексы распадаются на три группы. Поскольку абсолютная датировка кочевнических древностей региона чрезвычайно затруднена, мы выделили ряд признаков, характеризующих каждую хронологическую группу.

Для группы I выделены признаки, характеризующие "савроматскую" культуру.

Погребальный обряд. Погребения на древнем горизонте, особенно в восточной части ареала, сожженные или обожженные костяки, деревянные конструкции с опорными столбами, могильные ямы простой формы, широтные ориентировки костяков.

Погребальный инвентарь. Мечи и кинжалы "скифского" типа (типы I-III), предметы, выполненные в зверином стиле, массивные бронзовые наконечники стрел соответствующих типов, конское снаряжение, включающее в себя бронзовые псалии, выполненные в зверином стиле, клювовидные распределители ремней, жертвенные столики и бусы с сосцевидными налепами. Незначительная часть комплексов с выделенными признаками встречается и в более позднее время, и в этом случае требуется специальное рассмотрение.

Исходя из вышеперечисленных признаков в первую хронологическую группу (конца VI — рубежа V-IV вв. до н.э.) мы включили 141 погребение [Сальников, 1952. С.95-96; Сорокин, 1958. С.81; Мошкова, 1962. С.206, 241; Смирнов, 1962. С.83-93; Смирнов, 1964. С.24-74; Мошкова, 1972. С.79-78; Смирнов, Попов, 1972. С.3-24; Смирнов, 1975; Мошкова, Кушаев, 1973. С.262-275; Кадырбаев, Курманкулов, 1976. С.137-156; Кадырбаев, Курманкулов, 1977. С.103-115; Смирнов, С.3- 51; Смирнов, 1981. С.76-78, 82-84; Пшеничнюк, 1983. С.8-75; Кадырбаев, 1984. С.84-93; Воронова, Порохова, 1992; Васильев. Федоров, 1995. С.154-166; Матвеева, 1972. С.259-261; Мажитов, 1974; Железчиков, 1976; Исмагилов, 1979; Исмагилов, 1980; Железчиков, Кригер, 1979; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1980; Заседателева, [с78] 1980; Заседателева, 1982; Заседателева, 1984; Заседателева, 1986; Пшеничнюк, 1991; Агеев, 1992].

Как уже отмечалось, наиболее массовой категорией вооружения в первый период являлись лук и стрелы. 91,4% всех воинских погребений содержат именно этот вид оружия. Выборка колчанных наборов из наиболее представительных комплексов показала, что в среднем "рабочий" колчан содержал около 40 наконечников стрел (приложение III). Из 73 комплексов только в 14 случаях (19%) количество их превысило 50 экземпляров, и только в 6 (8%) — 100 экземпляров.

Как справедливо заметил К.Ф. Смирнов, лук был излюбленным оружием кочевников региона и в случае войны им пользовались все — от стариков до детей. Материал свидетельствует, что луки и стрелы носились в колчанах и налучьях, реже в горитах. Причем, судя по изображениям, налучья носились на спине, а колчаны крепились к поясу. Наконечники стрел первого периода отличаются своей массивностью и весом, что свидетельствует о больших пробивных способностях. Этот факт заставляет думать о наличии хорошо защищенного противника.

На втором месте в паноплии номадов региона этого времени стояли средства ближнего боя — мечи и кинжалы "скифского" типа — 53,9% от общего количества воинских погребений (76 экз.). Согласно распространенной в оружиеведческой практике традиции, когда экземпляры длиной до 40 см считаются кинжалами, до 70 см — короткими мечами, а свыше 70 см — длинными, наш материал разбивается следующим образом [Мелюкова, 1964. С.47]. Из наиболее информативных 66 комплексов (см. приложение IV) 26 экземпляров (39,3%) являются кинжалами, 35 экземпляров (53%) — короткими мечами, и только 5 экземпляров, т.е. 7,5%, длинными мечами. Средняя арифметическая длина клинка этого периода равна 46 см, что, очевидно, отражает реальность.

Археологический материал свидетельствует, что номады Южного Урала в конце VI-V вв. до н.э. избегали боя на средней дистанции. Этот факт пока трудно объясним. Можно лишь говорить, что на данном этапе развития в копьях не было необходимости, и эта категория оружия начала заполнять лакуну в арсенале кочевников только в конце V в. до н.э. Процесс принятия на вооружение среднедистанционных средств боя проходил под влиянием военных контактов со своими соседями, вероятно на севере.

Панцири в это время в археологическом плане не зафиксированы. Однако это не исключает возможности использования средств личной защиты изготовленных из подручных материалов — кожи и войлока, эффективность которых не раз подчеркивали как древние, [с79] так и средневековые источники. Е.В. Черненко доказал наличие таких панцирей у скифов [Черненко, 1964. С.148]. Применительно к кочевникам рассматриваемого региона такую вероятность также можно допустить.

Таким образом, в результате анализа воинских погребений нетрудно заметить, что комплекс вооружения первой хронологической группы был преимущественно ориентирован на бой с дальней дистанции. Средства ближнего боя носили вспомогательный характер. Кинжалы и короткие мечи использовались лишь в самом тесном, ближнем бою, может быть, при вынужденном спешивании, если полагать, что пехоты у них вообще не существовало. Классический пример такой схватки изображен на Солохском гребне.

Мы не располагаем данными греко-римских авторов по структуре войска кочевников Южного Урала, и в этом плане единственным источником информации являются археологические воинские комплексы. Принято считать, что оружие, положенное в могилу, отражает реальный комплекс вооружения и выступает выразителем реальной воинской структуры (Кирпичников, 1971. С.43]. Первые шаги в этом направлении были сделаны К.Ф. Смирновым и продолжены в работе В.А. Иванова относительно военной организации финно-угров Южного Приуралья [Смирнов, 1961. С.68; Иванов, 1984. С.64-33].

Таблица VIII

Структура войска кочевников Южного Урала в первый хронологический период

Опираясь на достигнутый опыт реконструкции, попытаемся разобраться с этим вопросом на имеющемся материале. Представленная таблица достаточно убедительно иллюстрирует воинскую структуру кочевников.

Почти 47%, или почти половина боеспособного и вооруженного населения во время войны являлись лучниками. 40,4% в бою оперировали луком, кинжалом или коротким мечом. Только 7,8% воинов [с80] имели в своем распоряжении меч или кинжал. Учитывая специфику "дальнобойной" тактики кочевников Южного Урала этого времени, последний факт несколько непонятен. Может быть, здесь мы имеем дело с военно-иерархическим явлением, поскольку у индоариев кинжал являлся символом власти [Литвинский, Пьянков, 1966. С.68]. 4,2% всадников в V в. до н.э. расширили свою паноплию за счет копья или дротика. В этом явлении можно усмотреть начало процесса перехода к тактике боя на средней дистанции. Вполне вероятно, что этот случай документирует факт зарождения института дружинников или профессиональных воинов, который получил дальнейшее развитие в последующий период.

Мы уже писали о возможных противниках кочевников Южного Урала на основании сравнительного анализа комплексов вооружения племен сопредельных территорий [Васильев, 1993]. Исходя из этого, представляется наиболее вероятным, что военная организация номадов региона VI-V вв. до н.э. была направлена на разрешение внутриплеменных конфликтов, которые всегда возникали при дележе или нарушении пастбищных угодий, гидроресурсов, природных месторождений соли, и цветных металлов. Совершенно очевидно, что причиной военных столкновений были тяжкие последствия джутов.

Нападение на финно-угорские (ананьинские) племена могло быть успешным только в случае неожиданности. Весьма высокий процент ананьинского оружия ближне- и среднедистанционного боя — копий и топоров-кельтов не оставлял степнякам надежды на успех в открытом бою, учитывая к тому же фактор лесной местности и возможность обороны из-за валов и стен городищ. Однако все же не следует преуменьшать возможность проявления военной активности кочевников в северном направлении.

Лесные племена Прикамья и Нижней Белой являлись держателями значительных богатств — продовольствия, пушнины. Они же могли рассматриваться Степью как прибыльный "живой товар", который, кстати, до конца XIX в. сбывался на рынках Средней Азии и в частности Хорезма.

Согласно археологическим данным, не ранее второй половины V в. до н.э. в степи Южного Урала начинают активно проникать предметы среднеазиатского, ближневосточного и иранского импорта. Часть из них могла стать результатом торговых связей кочевников с южными соседями в районах их постоянных зимовок на Нижней Аму-Дарье, Сыр-Дарье, Устюрте. Однако другая часть — особенно ювелирная, едва ли явилась следствием торговли или обмена [Савельева, Смирнов, 1972. С.106-123]. В это же время исследователи фиксируют распространение бронзовых наконечников [с81] стрел южноуральских "сарматских" типов на поселенческих памятниках и городищах Хорезма, Маргианы и Бактрии [Воробьева, 1973. С.196-206; Толстов, 1948. С.77- 79; Толстов, 1962. С.98; Массон, 1959. С.48, табл. XXXIV, XXXVI; Ягодин, 1984. С.33-57]. Значительное их количество найдено также и в "арсенале" Персеполя. Эти факты позволяют думать, что уже со второй половины V в. до н.э. отдельные группы номадов исследуемого региона имели прямые, в том числе военные контакты, с народами, входившими в состав огромной державы Ахеменидов. Остается неясной форма этих контактов — грабеж оседлых центров либо служба в войсках персидских царей.

2. Комплекс вооружения и структура войска кочевников Южного Урала в IV — рубеже IV-III вв. до н.э. (II хронологическая группа)

Вторая хронологическая группа, в которую вошло 176 воинских комплексов (см. приложение V) характеризуется присущими для прохоровской культуры признаками [Ростовцев, 1918. С.1-30; Подгаецкий, 1937. С.334; Сальников, 1950. С.116; Сальников, 1952. С.95- 96; Смирнов, 1964. С.57-74; Мошкова, 1961. С.115-125; Мошкова, 1962. С.206-241; Смирнов, 1962. С.83-93; Мошкова, 1963. С.5-52; Смирнов, Попов, 1972. С.3-26;. Мошкова, Кушаев, 1973. С.260-265; Смирнов, 1975; Смирнов, 1977. С.3-51; Мажитов, Пшеничнюк, 1977. С.52-56; Ягодин, 1978. С.88; Железчиков, Кригер, 1978. С.218-222; Смирнов, 1981. С.81; Пшеничнюк, 1983. С.3-75; Васильев, 1984. С.31- 36; Агеев, Рутто, 1984. С.37-45; Ледяев, 1985. С.117-120; Смирнов, 1984а. С.10-11; Хабдулина, Малютина, 1982. С.73-79; Горбунов, Иванов, 1992. С.99-108; Васильев, Федоров, 1995; Агеев, 1993; Агеев, 1975; Железчиков, 1976; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1978; Железчиков, Кригер, 1979; Кушаев, 1983; Кушаев, 1988; Иванов, 1985; Заседателева, 1981; Заседателева, 1984; Заседателева, 1985; Заседателева, 1986; Заседателева, 1988; Пшеничнюк, 1986; Пшеничнюк, 1987; Пшеничнюк, 1988; Пшеничнюк, 1989; Пшеничнюк, 1990; Пшеничнюк, 1991; Васильев, 1992].

Погребальный обряд. Распространение погребений этого времени в районы Южного Приуралья, а также начало освоения лесостепной зоны рассматриваемого региона. Активное применение дромосных камер со сложными деревянными полыми конструкциями, подбоев и катакомб нескольких типов, могильных ям с заплечиками, южной ориентировки костяков, меловой подсыпки.

Погребальный инвентарь. Господство мечей и кинжалов раннепрохоровских типов, заметное изменение конфигурации бронзовых [с82] наконечников стрел, широкое распространение круглодонной керамики с примесью талька, деградация звериного стиля. Следует оговориться, что часть перечисленных признаков фиксируется также в погребениях первой группы, однако там они не образуют сколько-нибудь значительного фона.

Во второй хронологический период — IV — IV-III вв. до н.э., как свидетельствует материал, 90% воинов (159 комплексов) имели на вооружении лук и стрелы. Таким образом, дальнобойное оружие по-прежнему занимает ведущее место в арсенале кочевников региона. И все же в этом плане происходят изменения. Из 85 наиболее представительных колчанных наборов только в 45 случаях наконечников стрел в колчане было меньше 50 (52,9%) в 26 случаях количество их колебалось от 50 до 100 (30,5%) и свыше 100 в 14 случаях (16,4%). Количество стрел среднего "рабочего" колчана по сравнению с предыдущим временем заметно увеличивается (см. приложение VII).

Таблица IX

Сравнительная таблица емкости колчанных наборов первой и второй хронологических групп

Несмотря на то, что, в целом, наблюдается тенденция к уменьшению веса и размеров наконечников, в колчанных наборах также присутствуют тяжелые "бронебойные" наконечники. Общее количество их значительно возрастает (табл. XI). На втором месте в арсенале кочевников Южного Урала по-прежнему остаются мечи и кинжалы, которые составляют 53,4% от общего количества погребений (94 экземпляра). Однако по сравнению с предыдущим временем в этом плане происходят существенные качественные изменения. Из 68 наиболее информативных образцов клинкового оружия только 10% являются кинжалами. Сокращается количество коротких мечей (48,5%). Широкое распространение получают длинные мечи (41%).

Поворотным моментом в военной истории кочевых племен региона, на наш взгляд, является принятие на вооружение копий, а [с83] также железных и костяных панцирей благодаря чему, комплекс вооружения ориентируется на широкий спектр ведения боевых действий.

Таблица X

Распределение клинкового оружия по хронологическим периодам

Для IV в. до н.э. нами учтено 24 наконечника копья, что составляет 13,6% от общего количества погребений. Как в количественном, так и в процентном отношении этот показатель в несколько раз выше, чем в предыдущий период. Появление доспехов (4,5%) всех воинских комплексов связано только с представителями аристократии. Можно думать, что в IV в. до н.э. в среде южноуральских кочевников происходит подобие военной "реформы", выразившееся в появлении тяжеловооруженной конницы, распространении копий, стандартизации мечей и кинжалов, наконечников стрел. Такую реформу можно вполне допустить, учитывая чрезвычайно усиление могущества и власти степного нобилитета, особенно в Илекской группе племен. Косвенным доказательством наличия сильной власти и соответствующего аппарата принуждения являются грандиозные по своим масштабам "царские" курганы, возведенные, очевидно, в это время по всей южноуральской степи.

В структурном отношении, военная организация номадов рассматриваемого региона представляется нам следующим образом. Лучники, как наиболее массовый контингент, комплектующийся из беднейших слоев населения, по-прежнему составляют довольно высокий процент. В 79 комплексах (44,8%) были найдены только стрелы. Несколько снижается по сравнению с VI-V вв. до н.э. контингент всадников, вооруженных луком и мечом — 55 комплексов (31,25%). Однако, как свидетельствует материал, это снижение происходит за счет качественного изменения в виде увеличения удельного веса длинных мечей. Также до 7,3% снижается количество погребений (13), где обнаружен только меч или кинжал. Как [с84] мы писали выше, в этот период появляется тяжеловооруженная конница, действовавшая в бою как копьями и мечами, так и луком (табл. XI).

Реконструируемая структура войска, разумеется, в достаточной степени условна. Едва ли кочевники Южного Урала имели постоянную армию, собираемую с дальних и ближних кочевий, в которой имеющиеся воинские контингенты четко соответствовали предложенным процентным соотношениям. Тем более что, судя по этнографическим данным, специфика пастушеской жизни разбрасывала родственные группы, особенно в период перекочевки, на многие сотни и даже тысячи километров, что само по себе затрудняло "мобилизацию".

Таблица XI

Сравнительные данные по структуре войска кочевников Южного Урала

По всей вероятности, это были чрезвычайно мобильные отряды небольшой численности, по несколько сотен воинов, занимавшихся грабежом "на свой страх и риск". В истории имеются достаточно убедительные примеры, когда пассионарные группы номадов, состоявшие из профессиональных и полупрофессиональных бойцов, следовали за удачливым вождем, пересекая огромные степные пространства в поисках добычи. Именно в таких отрядах предполагаемая воинская структура представляется нам вполне реальной. В обычных же "бытовых" межплеменных столкновениях, когда конфликты вспыхивали стихийно, структурная картина военных объединений (ополчений), вероятно, была несколько иной.

Перемены, произошедшие в IV в. до н.э. в комплексе вооружения, изменили и тактику ведения боя. Появившееся наступательное и оборонительное оружие позволило вести эшелонированную схватку, когда всадники-лучники осыпали врага издали стрелами, потом следовал "штурм" военного строя пехоты или конницы контингентом тяжеловооруженной кавалерии и далее в бой включались воины, оперировавшие в бою луком, короткими и длинными [с85] мечами. В сущности, такая тактика "ударного кулака" была традиционной для кочевников с развитой военной организацией. Особенно впечатляюще ее элементы проявились в парфянской среде, когда эффективное взаимодействие лучников, катафрактариев и других контингентов позволило нанести решительное поражение легионам Марка Красса в битве при Каррах в 53 г. до н.э. Мы далеки от мысли отождествлять первоклассную парфянскую армию I в. до н.э. с небольшими дружинами кочевников Южного Урала IV в. до н.э., однако все же между теми и другими имеются общие черты.

Активность кочевников в северном направлении почти не фиксируется за исключением родов, чьи летовки находились в зауральских районах. Здесь номады вступали в непосредственное соприкосновение с носителями гороховской и саргатской культур Последние две изучены крайне неравномерно, что затрудняет разговор об их комплексе вооружения. И все же нам кажется, что в военном плане "гороховцы" и "саргатцы" едва ли могли противостоять натиску кочевников, достигших в IV в. до н.э. вершины своего могущества. Впрочем, возможно, никакого натиска и не было. Отношения тех и других могли быть как союзническими, так и данническими. Так, М.Г. Мошкова предполагает, что именно население Зауральской лесостепи производило для номадов металлические изделия [Мошкова, 1974. С.48-49]. Наверно, мы никогда не узнаем, при каких обстоятельствах степняки получали тальковую посуду и вооружение: путем торговли и обмена, либо прямого военного давления.

Лесные районы Южного Приуралья также едва ли могли привлекать кочевников в военном отношении. Этому на наш взгляд имеется несколько причин, и одна из которых — практическое отсутствие на правом берегу Белой населения. Для IV в. до н.э. нам неизвестно ни одного ананьинского могильника и единственным реальным противником для номадов региона в этом направлении на рубеже IV-III вв. до н.э. могли стать носители керамики "гафурийского" типа. Однако их слабая численность и компактность проживания едва ли стимулировали к ним интерес со стороны Степи, тем более что "гафурийцы" вполне могли практиковать такой весьма эффективный вид сопротивления, как активную оборону.

В IV и IV-III вв. до н.э. отчетливо прослеживаются лишь два направления проявления военной активности носителей прохоровской культуры. Западное, о котором писал еще К.Ф. Смирнов, связано с воинскими комплексами у хут. Сладковского и Кащеевки, Шолоховского кургана и др. В них зафиксированы погребения тяжеловооруженных всадников, по инвентарю и обряду захоронения во многом тождественных южноуральским [Смирнов, 1984]. К.Ф. Смирнов [с86] полагает, что этот факт свидетельствует о начале проникновения прохоровцев в Волго-Донское междуречье. Однако Б.Ф. Железчиков ставит под сомнение военный характер переселения части южноуральских номадов и считает, что появление раннесарматских комплексов к западу от Волги связано с освоением новых территорий представителями степной аристократии [Железчиков. Железчикова, 1990. С.78-79]. С этим вполне можно согласиться, правда, судя по этнографическим данным, любая перемена маршрута кочевания была сопряжена с военным конфликтом из-за пастбищ с традиционно кочевавшим на них населением [Мак-Гахан, 1875. С.42].

Античные источники также косвенно фиксируют этнокультурные подвижки в районе Волги в рассматриваемый период. К.Ф. Смирнов, анализируя сообщения Стефана Византийского, Псевдо-Скилака, Теофраста и Псевдо-Скимна, пришел к выводу, что эти события можно датировать концом IV — началом III в. до н.э. Однако едва ли следует преувеличивать значение и степень прохоровского давления на запад от Урала в течение IV в. до н.э. и тем более полагать, что мощная военная организация номадов Южного Урала была создана для решения банальных межплеменных конфликтов. Также представляется малоубедительной точка зрения о начале вторжения рассматриваемых племен в Скифию по ряду причин. Во-первых, скифы этого времени были еще достаточно сильны, во- вторых, все трудности такого мероприятия не оправдывали затраченных усилий. В этом случае отряды кочевников должны были переправиться через три крупных реки (Урал, Волга, Дон) и столкнуться с сопротивлением савроматов, меотов и скифов. Никаких особенных богатств и сокровищ кроме возможного захвата скота, на этом пути не было.

На наш взгляд, более предпочтительным выглядит южное направление. Богатые оазисы Средней Азии и Ирана привлекали воинственных номадов гораздо больше, чем грабеж кочевого населения Волго-Донья, тем более что археологические и исторические данные вплоть до позднего средневековья свидетельствуют именно о меридиональном направлении походов южноуральских кочевых племен. Причем начало этого процесса, видимо, датируется еще эпохой бронзы, когда срубно-андроновские племена, осуществляя свои миграции, оказывались в районах Приаралья и гораздо южнее. Комплекс вооружения, структура войска, а также общеисторическая обстановка IV и IV-III вв. до н.э. свидетельствуют за то, что кочевники рассматриваемого региона были хорошо знакомы с передовыми армиями того времени. Более того, археологические [с87] данные, прямые и косвенные, письменные источники подтверждают эту гипотезу.

Для IV в. до н.э. известно несколько комплексов раннесарматского типа, в том числе и воинских на плато Устюрт и Узбое. Это может говорить, как о прямой инфильтрации кочевников Южного Урала к границам античного мира, так и о непосредственном их участии в политических событиях на территории северо-восточных областей Персидского царства.

Вопрос об этнической идентификации ранних кочевников исследуемого региона неоднократно рассматривался в нашей литературе. Большинство специалистов, начиная с А.А. Марущенко и О.В. Обельченко связывали прохоровские комплексы Средней Азии с дахами, которые продвинулись туда с Южного Урала [Марущенко, 1959. С.116; Обельченко, 1992. С.219-229]. К.Ф. Смирнов, вслед за Ю.М. Десятчиковым и И.В. Пьянковым, в своих последних работах также отождествил номадов региона с дахами и массагетами, которые впоследствии мигрировали к югу [Смирнов, 1977. С.135; Смирнов, 1984. С.16, 117].

Греко-римские авторы эпизодически сообщали об упомянутых племенах, особенно в связи с их участием в грандиозных политических событиях, развернувшихся в последней трети IV в. до н.э. Так, по сообщению Курция Руфа, тысяча дагов (дахов) упоминается в составе левого фланга персидской армии в битве при Арбелах (Гавгамелах) в 331 г. до н.э. Следует отметить, что, несмотря на общий исход сражения дахи и массагеты показали неплохие боевые качества. Они в числе первых атаковали агриан правого фланга, разграбили обоз и рассеяли конные части Менида и Ареты [Курций, XV]. На помощь воинственных номадов, среди которых упоминаются и даи (дахи), надеялся и Бесс (Артаксеркс IV) в своей борьбе с Александром [Курций, VIII, 4, 6]. Необходимо сказать и об участии кочевников в движении Спитамена. В этом плане показателен разгром двухтысячного отряда Фарнуха и Менедема согдийцами и союзными "скифами" в Северной Согдиане [Арриан, IV, 5, 8]. Этот факт примечателен тем, что была одержана победа над отрядом регулярной и прославленной армии. Следовательно, кочевники смогли применить нужную тактику ведения боя, и умело владели оружием — луком, штурмовыми копьями и длинными мечами.

Характер боевых операций дахов на юге, а также численность их отрядов говорят о том, что здесь действовали небольшие группы наемников или просто грабителей, воспользовавшихся смутным временем. Косвенно в пользу этого свидетельствует клад золотых вещей из кургана 1 Филипповского могильника, содержащий среди других предметы классического иранского ювелирного искусства, [с88] которые на наш взгляд не могли быть результатом торговли или обмена. В этой связи, очевидно, следует рассматривать иранские чаши из Прохоровского кургана, Куганакского клада и др. Вполне вероятно, что железная кираса из кургана 1 Прохоровского могильника имеет такой же характер своего появления на Южном Урале.

Есть все основания полагать, что на рубеже IV-III вв. до н.э. или в начале III в. до н.э. дахи-даи активно действовали в северной Парфиене и Маргиане. В это время варварами была разрушена Александрия Маргианская [Плиний, VI, 18], сожжен Александрополь в Нисайе. По мнению Ф.Я. Коське, эти эллинские города погибли при непосредственном участи даев-парнов [Коське, 1962. С.124]. Кроме этого, по сообщению Страбона, Маргианский оазис по приказу Антиоха I Сотера (280-261 гг. до н.э.) был окружен системой длинных стен протяженностью 1500 стадиев [Страбон, ХI, 10, 2]. Вышеперечисленные факты позволяют говорить о том, что давление номадов на северо-восточные провинции Сирийского царства не прекращалось на протяжении всей первой половины III в. до н.э.

Однако характер военных действий даев-прохоровцев в III в. до н.э. меняется. В связи с климатической ситуацией значительная часть кочевников региона была вынуждена покинуть южноуральские степи в поисках экологических "ниш". В результате своих миграций носители прохоровской культуры оказались в районах Нижнего Поволжья и Средней Азии. В последнем случае "сарматоидные" памятники представлены в юго-восточном Прикаспии (Чарышлы, Дордуль, Кара-Кала) и Согде (Хазара, Калкан-Сай) [Юсупов, 1986; Хлопин, 1975. С.51-53; Обельченко, 1992. 6-34]. Этнокультурные подвижки кочевников на окраинах античного мира прямо или косвенно зафиксированы и у ряда греко-римских авторов [Страбон, XI, VI, 2; Арриан, История Парфии; Курций, IV, XII, 11; Юстин, ХI, 1, 1]. Учитывая эти факторы, можно думать, что военные операции прохоровцев в Средней Азии в III в. до н.э. были направлены на захват новых территорий, кульминацией которых явилось воцарение Аршакидской династии и образование Парфянского царства.

Фиксируется еще одно направление расселения прохоровских племен на юге. Материалы чирик-рабатской культуры обнаруживают несомненную близость, как в плане погребального обряда, так и вооружения, в том числе защитного, с кочевым населением Южного Урала. Это свидетельствует о частичной инфильтрации последних к низовьям Сыр-Дарьи. Чирик-рабатская культура в настоящее время также отождествляется с дахами (даями) [Итина, 1992. С.60-61]. Если это положение, верно, то может быть именно о [с89] них сообщал селевкидский полководец Демодам, предпринявший поход за Танаис около 300 г. до н.э. (Хенниг, 1961. С.235].

3. Комплекс вооружения и структура войска кочевников Южного Урала в III-II вв. до н.э. (III хронологическая группа)

После оттока основной массы номадов с территории региона оставшаяся их часть прочно осваивает лесостепь, кочуя преимущественно в районах Южного Приуралья. Памятников этого времени за восточными склонами Уральского хребта практически не выявлено. Более того, подавляющее количество погребальных комплексов III-II вв. до н.э. сосредоточено в Демско-Бельском междуречье. Незначительное их число рассыпано по степи, в Уральском бассейне (Мечет-Сай, Увак, Близнецы, Лебедевка, Покровка) (рис. 24).

Погребения третьей группы характеризуются следующими чертами.

Погребальный обряд. Курганы этого времени являются "усыпальницами" больших семейных или родовых групп. Расположение под одной насыпью большого количества могил. Круговое расположение погребений вокруг центральной могилы. Разнобой в ориентировке покойников при преобладании южнонаправленных скелетов. Могилы подбойной и простой формы.

Вещевой материал. Полное господство мечей и кинжалов с прямыми перекрестьями и серповидными навершиями, преобладание бронзовых наконечников стрел с узкой треугольной головкой очень часто в сочетании с железными черешковыми над другими типами, наличие бронзовых зеркал с узким четко выраженным валиком и рукоятью-штырем, а также значительного количества "курильниц". Часть перечисленных признаков, особенно в плане погребального обряда может встречаться и среди погребений II группы [Садыкова, 1962. С.242-273; Садыкова, 1962а, С.88-122; Мошкова, 1963; Смирнов, 1975; Пшеничнюк, 1983. С.3-75; Агеев, Рутто, 1984. С.37-45; Воронова, Порохова, 1992. С.229-235; Веддер Дж. и др., 1993. С.28-54; Садыкова, 1959; Мажитов, 1974; Железчиков, Кригер, 1977; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1978; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1980; Заседателева, 1981. С.8-9]. Как мы уже отмечали выше, изменение традиционных маршрутов кочевания было вызвано, очевидно, причинами климатического характера в III в. до н.э., что в свою очередь привело к перемещению основной части оставшихся номадов глубоко в лесостепь. До сих пор во всем регионе не выявлено таких компактных по расположению и многочисленных по [с90] количеству погребенных, памятников типа Старые Киишки и Бишунгарово. К ним можно прибавить еще несколько тождественных курганов, расположенных в Демско-Бельском междуречье (Старо-Калкашский, Аллагуватский — раскопки И.М. Акбулатова и Ф.А. Сунгатова).

Глобальные этнокультурные подвижки кочевых племен не могли не вызвать определенной трансформации устоявшегося мировоззрения, погребального обряда, традиционных связей и, как следствие этого — военного дела.

По нашим данным, из 108 учтенных воинских погребений (см. приложение VI) в 88 случаях были зафиксированы наконечники стрел, что составляет 81,4%. Таким образом, лук и стрелы по-прежнему занимают ведущее место в арсенале кочевников рассматриваемого региона. Правда, здесь происходят существенные перемены. На вооружение активно принимаются железные наконечники стрел. На наш взгляд, это может объясняться несколькими факторами. Либо начинают производиться более мощные луки, поскольку утяжеляется вес наконечника, либо население испытывает трудности с сырьем для изготовления бронзовых. Заканчивая краткий обзор ручного метательного оружия, следует сказать, что количество наконечников в колчанных наборах этого времени значительно сокращается. Это можно заметить как о бронзовых, так и о железных экземплярах, несмотря на плохую сохранность последних.

В III- II вв. до н.э. заметно увеличивается значение оружия ближнего боя. Мечи и кинжалы встречены в 81 комплексе, что составляет 75% против более низких показателей двух предшествующих периодов. Причем в погребениях дважды зафиксировано по три клинка одновременно, и в восьми случаях, по два. Распределение этой категории вооружения по параметрам показывает, что из 69 учтенных экземпляров 32 относятся к кинжалам (46,3%), восемнадцать являются короткими мечами (26%) и 19 единиц длинными (27,5%) (табл. ХП).

Таблица XII

Распределение клинкового оружия по периодам

[с91] Подобная картина свидетельствует о том, что более половины владельцев клинкового оружия предпочитали самый ближний, очевидно спешенный бой, хотя в то же время третья часть воинов могла успешно оперировать мечом и с коня. Относительно других категорий вооружения у нас нет никаких данных. Железные и костяные панцири в этот период не выявлены, а обломок наконечника копья зафиксирован только в могильнике Покровка VIII [Веддер Дж. и др., 1993. С.121].

В структурном отношении реконструируемая военная организация поздних прохоровцев представляется нам следующим образом. Только стрелы зафиксированы в 35 комплексах, что составляет 32,4% от общего количества. Это означает, что контингент лучников заметно снизился до одной трети, против более высоких показателей первого и второго периодов (табл. ХШ).

В два раза по сравнению с предшествующим временем увеличилось количество погребений, где найдено только клинковое оружие. Оно зафиксировано в 20 случаях (18,5%). Также весьма заметно увеличился контингент воинов, имевших на вооружении лук, меч или кинжал. Эти категории выявлены в 53 погребениях (49%).

Таблица XIII

Сравнительные данные по структуре войска кочевников Южного Урала в I-III периоды

В свое время А.М. Хазанов предположил, что длинные мечи, явно имевшие колищую функцию, использовались в бою как копья [Хазанов, 1971. С.69]. Однако нам это представляется маловероятным.

Археологический материал свидетельствует, что кочевники Южного Урала в III-II вв. до н.э. действовали в бою, как на ближней, так и на дальней дистанции. Причем, судя по резкому увеличению удельного веса кинжалов и клинкового оружия вообще, их тактика была направлена на ближний бой, как на решающую фазу сражения. Также можно предположить, что уменьшение контингента [с92] лучников, комплектовавшихся из неимущих слоев населения, говорит об отсечении этой социальной категории от военного дела и, может быть, о более высокой "профессионализации" военных отрядов, учитывая, что все же лук по-прежнему играет доминирующую роль в арсенале номадов региона.

Реконструируемая воинская структура также позволяла вести эшелонированный бой. В этом случае лучники наносили массированный стрелковый удар по противнику, после которого в схватку включались меченосцы. Воины, вооруженные кинжалами, могли действовать в спешенном порядке, добивая раненных и т.д. Военным строем кочевников III-II вв. до н.э. могла быть как лава, так и "карусель", однако совершенно очевидно, что в рассматриваемый период тактика "ударного кулака", основу которой составлял контингент тяжеловооруженной конницы, уже не применялась. Следовательно, комплекс вооружения и тактика позднепрохоровских племен не позволяли вести успешный бой с отрядами или армиями, знающими правильный военный строй. Столкновение с тяжеловооруженной пехотой или конницей было заведомо обречено на неудачу.

География военной активности поздних прохоровцев представляется нам следующим образом.

Северное направление. В рассматриваемый период III-II вв. до н.э. значительно увеличивается население караабызской культуры, в конце этого времени появляются ранние пьяноборские памятники. По данным В.А. Иванова, военная организация племен караабызской культуры находилась на довольно высоком уровне [Иванов, 1984. С.72-73], в отличие от пьяноборцев, обитавших севернее. Комплекс вооружения и структурная организация обитателей городищ Центральной Башкирии с учетом местной специфики (возможность активной обороны из-за укрытий) не оставляли номадам шансов на успех в открытых военных столкновениях. Несмотря на то, что вооруженные конфликты могли иметь место, в целом отношения тех и других нам представляются мирными. Погребальные памятники иллюстрируют факты взаимного проникновения двух материальных культур.

Западное направление военных походов кочевников III-II вв. до н.э., по нашему мнению, являлось бесперспективным. Отсутствие перечисленных выше стимулов в рассматриваемый период дополнилось еще одним, на наш взгляд важным препятствием, для опасных военных предприятий за Волгу. Мы имеем в виду резкое увеличение численности номадов Волго-Донья, объясняемое массовой миграцией прохоровских племен из Южного Приуралья. Судя по археологическому материалу, комплекс вооружения нижневолжских [с93] кочевников не уступал по своему ассортименту южноуральским. Первые же в случае войны могли иметь существенное численное преимущество. По данным М.Г. Мошковой, на 1974 г. [Мошкова, 1974. С.10] погребений III-II вв. до н.э. в междуречье Волги и Дона насчитывалось 305, в то время как в Приуралье — только 96. За 20 лет полевых исследований в южноуральских степях положение существенно не изменилось, в то время как в Поволжье, материалы интересующего нас периода продолжают увеличиваться.

Южное направление. Лишь косвенные данные позволяют предполагать наличие военных контактов кочевников рассматриваемого периода с южными соседями. Так, например, возведение в левобережном Хорезме сети пограничных крепостей и укрепленных поселений, явно противокочевнической направленности, свидетельствуют, что население оазисов раннекангюйского времени могло стать объектом грабежа северных номадов. Появление "сарматоидных" комплексов позднепрохоровского облика в районе Саракамышской дельты Аму-Дарьи (Туз-Гыр) и Согда (Лявандак, Кызыл-Тепе, Кую-Мазар) говорит о постоянном присутствии степняков на границах Хорезма и прямой их инфильтрации в бассейн Заравшана [Трудновская, 1979. С.101-110; Обельченко, 1992. С.221, 227]. Многочисленные предметы среднеазиатского импорта, находимые в погребениях III-II вв. до н.э. подтверждают тезис о четко налаженных экономических связях, что само по себе не исключает и отношений военного характера.

Рассматриваемый период — время бурных политических событий на арене античных государств Средней Азии, отделенных от могильников Южного Урала всего лишь 30-45 днями "караванного" хода, событий, где по общепринятому мнению кочевники играли ведущую роль. Это время становления молодого Парфянского царства, проходившее в ожесточенных войнах с Селевкидами, время разгрома Греко-Бактрии. Мы не имеем прямых доказательств об участии номадов рассматриваемого региона в этих событиях, однако К.Ф. Смирнов гипотетически допускал такую возможность [Смирнов, 1989. С.175]. Другой исследователь среднеазиатских древностей О.В. Обельченко, опираясь на значительный археологический материал с территории Согда, прямо говорит о завоевании сарматскими племенами областей, которые контролировали эллины, и полагает, что указанные кочевники принимали непосредственное участие в крушении последнего греческого царства в Азии [Обельченко, 1992. С.227, 230]. [с94]

Публикация:
В.Н. Васильев. Вооружение и военное дело кочевников Южного Урала в VI-II вв. до нашей эры. Уфа: Гилем, 2001

Существует точка зрения, что в течение по крайней мере двух веков после падения Западной Римской империи франкское войско представляло собой большую толпу из не слишком хорошо вооруженных и недисциплинированных пехотинцев, практически не носивших доспехов. Лишь короля окружал небольшой отряд, состоявший из конных воинов, одетых в шлемы и кольчуги; количество этих воинов несколько выросло к концу периода правления Меровингов, но по отношению к численности всей армии оставалось небольшим. Но если так считать, то возникает вопрос: а откуда впоследствии у франков появилась тяжеловооруженная конница, ставшая основой для будущего рыцарства?

Английские историки, отвечая на этот вопрос, говорят, что толчком к развитию тяжеловооруженной конницы у франков стала угроза арабского проникновения в Испанию {53} . Еще продолжалось Великое переселение народов, вылившееся в большую и продолжительную религиозную войну христиан с мусульманами, которых они и одолели в октябре 732 года в битве при Пуатье.

Рассматривая вооружение кочевников, английский историк Дэвид Николь считает необходимым подчеркнуть, что национальные различия в их вооружении были менее значимы, нежели то общее, что характеризует их как конных стрелков из лука. Например, тюркские всадники уже в VI веке имели доспехи из металлических пластин, очень похожие наламеллярные панцири гуннов, и кожаные доспехи из прессованной кожи, родственные более поздним монгольским. Кавалерийская элита тюрок покрывала лошадей броней «кедимли». Поверх ламеллярного панциря кочевники очень часто надевали туники и стеганые халаты, а также использовали специальную обувь для верховой езды. Аристократия отличалась обилием украшений, а рядовые воины носили одежду под цвет флага или конской попоны своего предводителя, что впоследствии стало нормой для отрядов воинов-европейцев и было характерно для средневековой Японии.

Воины, которые умели метко стрелять, в качестве знака отличия носили белые соколиные крылья или перья на шлемах; знаком отличия для тарханов - воинов, свободных от уплаты налогов, служили позолоченные пояса, украшенные подвесками. В качестве гербов пользовались тотемические эмблемы племени, называемые «тес», и в то же время каждый мог иметь свой собственный флажок-эмблему «бадрак», очень похожий на европейский рыцарский вымпел.

Конские хвосты на знаменах в турецкой армии символизировали ранг командующего вплоть до XVIII века, и даже прически воинов имели определенный смысл. Воины постарше носили косички с заплетенными в них разноцветными лентами, а молодые часто сбривали волосы с висков и передней части головы в знак повиновения старшим. Повелитель нескольких племен, как правило, носил на голове узел из волос. Признаком ранга служили как загнутые поля шляпы, так и способ преклонения колен перед повелителем: люди высокого социального статуса вставали только на одно колено, в то время как простолюдины - на оба. «Говорящим» было даже положение рук, скрещенных на груди или вытянутых вдоль туловища {54} . Определенным образом, кстати говоря, выделялись из общей массы рыцарей и средневековые европейские рыцари-монахи - густая растительность на лицах резко отличала их от рыцарей светских и лишний раз подчеркивала их «духовный» статус.

Каждое новое вторжение кочевников в Европу, считает Д. Николь, вносило в европейское военное дело что-то новое. Английские исследователи постоянно подчеркивают, что основным технологическим фактором, повлиявшим на возникновение рыцарства, стало появление стремян и седла с прочной жесткой основой.

Конструкция седла в IV-VI веках была достаточно примитивна, основу его делали из досок, оставляя между ними промежуток, закрытый сверху кожаной перемычкой. Такое седло зажимало и сковывало всадника, но тем не менее позволяло ему прочно сидеть на лошади. Первыми такие седла стали использовать гунны, у которых их переняли другие восточные народы, а затем и европейцы.

Простейшие кожаные стремена, равно как и более поздние металлические, также принадлежали к изобретениям Востока; поначалу они использовались всадниками, применявшими в качестве основного оружия не лук, а копье, но позже в восточных армиях появилось большое количество лучников. Благодаря наличию стремян восточные армии применяли не виданную в Европе тактику: более легкие конные стрелки осыпали пехоту градом стрел, а затем в дело вступали тяжеловооруженные всадники и наносили решающий удар .

Европа, в свою очередь, может разве что похвалиться изобретением шпор, известных у греков, римлян и кельтов еще в IV-III веках до н. э.; восточные народы этого приспособления не знали и применяли плеть {55} .

Боеспособность войска кочевников, состоявшего из прирожденных всадников и лучников, была очень высока. С воинами, ездившими в седлах со стременами, в Европе со всей очевидностью первыми столкнулись византийцы, мимо которых одна за другой шли из Азии волны кочевников.

Вопросы изучения военного дела древних кочевников Горного Алтая привлекают внимание специалистов в течение длительного времени. М.П. Грязнов и С.В. Киселев использовали находки предметов вооружения как хронологический показатель при отнесении разных групп памятников к различным этапам пазырыкской культуры и сопоставления их с другими культурами скифского и хунно-сарматского времени. Первый опыт систематизации материалов по вооружению пазырыкской культуры был предпринят С.И. Руденко, который проанализировал находки стрел, кинжалов, чеканов, щитов и изображения воинов. В.Д. Кубаревым были охарактеризованы находки предметов вооружения из курганов рядовых кочевников в восточных районах Горного Алтая. В работах Ю.С. Худякова был проведен сравнительный анализ комплекса вооружения кочевников Горного Алтая с наборами оружия других культур скифского времени в Южной Сибири и рассмотрены общие закономерности формирования военного искусства древних номадов. Наряду с характеристикой военного дела пазырыкской культуры в целом, важное значение имеют работы, в которых анализируются материалы по вооружению из локальных районов распространения культуры. В результате целенаправленного изучения В.И. Молодиным и Н.В. Полосьмак курганов пазырыкской культуры на плоскогорье Укок удалось реконструировать внешний облик, защитное облачение и воинское снаряжение пазырыкских воинов. Особый интерес представляет обнаруженное на могильнике Ак-Алаха-1 захоронение пазырыкской амазонки - женщины в воинском облачении с оружием.

Пазырыкская культура датируется IV - началом II века до н. э. Она была распространена на территории Горного и Центрального Алтая и относится к ираноязычным культурам кочевого типа, заселившим в раннем железном веке огромные пространства от степей Северного Китая до степей Северного Причерноморья. Пазырыкская культура прошла два этат па развития: первый, пазырыкский этап, и второй, завершающий или шибинский этап позднескифского или хуннского времени.

Курганы пазырыкской группы донесли до нас много интересного, благодаря специфике природных условий. Главной из этих особенностей является образование через несколько лет после захоронения в кургане вечной мерзлоты. Именно благодаря мерзлотной линзе впервые в исследовании культур евразийских степей I тыс. до н. э. были найдены хорошо сохранившиеся тканые и кожаные изделия, а также деревянная фурнитура.

Сравнительный анализ находок в курганах с ледяными линзами представляет интерес для реконструкции комплекса вооружения и военной организации пазырыкских воинов. К сожалению, полный набор воинского снаряжения обнаружен далеко не во всех захоронениях, даже в курганах с мерзлотой. В памятниках пазырыкского этапа полный набор вооружения встречен только однажды. В одном из могильника горного Алтая (Кок-Эдиган) был погребен воин с конем в полном вооружении и снаряжении. На нем был воинский пояс с бронзовыми обоймами, к которому были подвешены чекан и колчан. К бедру был пристегнут кинжал. От колчана сохранились бронзовая бляшка, крюк и два костяных наконечника стрел. Судя по материалам погребений, воинов могли хоронить как с конем, так и без коня, в полном наборе или только с отдельными предметами вооружения. Эти различия могли объясняться как личными воинскими заслугами умершего, так и принадлежностью к разным родам и их военным отрядам. На втором, шибинском этапе, ни в одном из погребений не было обнаружено полного набора вооружения. Исследователи связывают это с тем, что оружие в захоронениях стало выполнять символическую знаковую функцию.

Население Горного Алтая в скифское время имело на вооружении три основных вида оружия - лук, стрелы, кинжалы и чеканы, что соответствует классическому комплексу вооружения южно-сибирского всадника-лучника (Худяков, 1986, с. 144). Легкая конница пазырыкцев обладала полным набором вооружения: оружием для ведения дистанционного боя - луком и стрелами, оружием для ближнего боя в конном и пешем строю - чеканнами, и оружием для рукопашного боя в спешенном строю - кинжалами.

Основным видом оружия дальнего боя древних кочевников Горного Алтая в скифское время был лук. По археологическим данным хорошо известно, что население Горного Алтая в этот период было хорошо знакомо со сложными луками, как большими, длиной более 1 м, так и небольшими, короткими, длиной более 60 см, так называемого "скифского" типа. Оба типа луков успешно использовались как в бою, так и на охоте (Кочеев, 1997, с. 147-151). На территории Горного Алтая в результате археологических раскопок найдено немало остатков луков.

Самым массовым материалом среди предметов вооружения являются наконечники стрел. В памятниках I тысячелетия до н.э. Горного Алтая найдено большое количество наконечников стрел, изготовленных из бронзы, рога и кости. В колчанных наборах горноалтайских кочевников скифского времени обычно находят от 1 до 20 экземпляров наконечников стрел (Кочеев, 1987, с.55), причем бронзовых наконечников меньше, чем роговых, что характерно для памятников Южной Сибири. Бронза, как основной материал для изготовления наконечников стрел в основном применялась в VIII-V вв.. до н.э. Бронзовые наконечники из памятников Горного Алтая I тыс. до н.э. были двухлопастными втульчатыми, и трехлопастными как втульчатыми, так и черешковыми, четырехгранными втульчатыми.

Своеобразной чертой Горного Алтая является использование в военном деле роговых и костяных наконечников. Они известны в памятниках второй половины I тысячелетия до н.э. на всей его территории. В колчанных наборах число их невелико - от 5 до 10 экземпляров (Кочеев, 1987, с.55). В основной же массе число наконечников не превышает 2-5 экземпляров. Практически все наконечники стрел на территории Горного Алтая изготовлены из рога марала, что вероятно обусловлено как местными сырьевыми ресурсами, так и определенной сложившейся технологической традицией. По своим типам роговые наконечники подразделяются на втульчатые и черешковые, большинство наконечников были трехгранными в сечении, реже встречаются встречались четырёхгранные, плоские, пулевидные наконечники.

Что касается применения роговых и костяных наконечников в боевых действиях, то здесь существует несколько точек зрения. Ряд исследователей считает, что они являются исключительно охотничьими (Руденко, 1953, с.242), другие справедливо полагают, что роговые наконечники одинаково успешно использовались и на охоте, и в бою. Об этом свидетельствуют факты нахождения наконечников в телах погребенных (Кочеев, 1983, с.94).

В качестве оружия ближнего боя у племен Горного Алтая скифского времени был широко распространен чекан. Чеканы предназначались они для поражения защищенного доспехом противника. О широком распространении чеканов свидетельствует довольно частые находки в курганах. Чеканы были хорошо известны у населения тагарской культуры, населения скифских культур Тувы, Северо-Западной Монголии и лесостепного Алтая.

В Горном Алтае известны два типа чеканов - втульчатые и проушные. Среди них известны и уменьшенные копии, и настоящие, боевые изготовленные из бронзы и железа. Настоящие боевые чеканы отличаются прежде всего своими размерами, они имеют общую длину свыше 20 см, диаметр проушины или втулки 2-4 см, диаметр бойка 16-18 мм. Бронзовые боевые чеканы несколько меньше, их обычная длина 18-20 см, длина бойка 8-10 см, диаметр бойка 11-18 мм, диаметр проушины 2-3 см. Проушные бронзовые, а затем и железные чеканы были господствующим видом. По подсчетам исследователей они составляют 77,6 % от общего их числа. Бронзовые боевые чеканы активно использовались горноалтаискими кочевниками в VI-IV вв.. до н.э. Начиная с V в. до н.э. растет количества уменьшенных экземпляров в погребениях Горного Алтая. Находимые в погребальных комплексах уменьшенное и миниатюрное оружие, повторяя облик боевого оружия, очевидно уже не имели практического значения. Чеканы III-Iвв. до.н.э. отличаются небольшими размерами, небрежностью литья. Это всё свидетельствует о том, что роль чеканов, как оружия ближнего боя постепенно сходит на нет, однако их продолжают применять. В памятниках после дующей эпохи чеканов уже нет.

Алтайские чеканы в погребениях почти всегда находятся в районе пояса у правого бока, рукоятью вниз. Чеканы носились боевой частью вверх, закреплялись к поясу при помощи специальных портупейных ремней и различных застежек. Сами чеканы насаживались на деревянные рукояти длиной 60-80 см. Рукояти чеканов окрашивались красной краской, или полосками красной и черной краски. Рукояти боевых чеканов имели овальную форму в сечении, что было очень удобно и практично при нанесении поражающего удара (Кубарев, 1992, с.67). Иногда вместе с чеканом находят втоки, которые насаживались на конец рукояти. Втоки изготавливались из бронзы и железа. Такие втоки не только предохраняли конец рукояти, но и использовались в качестве ударного оружия.

Чеканы использовались как в пешем, так и в конном бою, хотя многие исследователи считают, что их использовали только в пешем строю (Кубарев, 1992, с.68). Исследователи считают, что боевые чеканы насаженные на длинные рукояти можно было применять конным воинам, когда применение других видов оружия было ограничено. Конный воин при помощи чеканов также мог поразить своего пешего противника. Также отмечают особую роль чеканов при совершении различных культовых обрядов, в частности с ритуальным убийством коней при совершении погребального обряда (Руденко, 1953, с.262). На протяжении почти всей скифской эпохи в Горном Алтае чеканы являлись одним из основных видов оружия ближнего боя, его роль была очень велика и лишь в конце скифской эпохи она исчезла.

Одним из наиболее распространенных видов оружия ближнего боя у древних горноалтайцев являлся кинжал, который применялся в течении длительного времени. Все кинжалы Горного Алтая изготавливались из бронзы и железа. Самыми ранними кинжалами следует считать кинжалы VIII-VI вв.. до.н.э. Начиная с VI в. до н.э. в скифских памятниках начинает появляться железное боевое оружие, фрагменты железных кинжалов в курганах этого периода зафиксированы (Руденко, 1953, с.12-121).

Исследователи считают, что горноалтайские кинжалы можно выделить в три группы: боевые, уменьшенные и миниатюрные (Кубарев, 1992, с.57). Боевые кинжалы имеют стандартную длину 30-40 см, уменьшенные - 16-20 см, а длина миниатюрных экземпляроов - 10-15 см. Последние очень часто встречаются в курганах скифского времени, причём модели кинжалов изготавливались из различных материалов - бронзы, железа, кости, дерева.

Господствующим типом боевых кинжалов в скифское время в Горном Алтае бвли кинжалы с бабочковидным перекрестием, прямой, гладкой или рубчатой рукоятью. Среди боевых кинжалов встречаются экземпляры, имеющие прорезную рукоять, прямое кольцевидное, антенновидное навершие, прямое, брусковидное перекрестие. Хронологически время бытования этих предметов вооружения ближнего и рукопашного боя очень широко.

Итак, на вооружении древних кочевников Горного Алтая в скифское время находились три основных вида оружия - луки, чеканы и кинжалы. Комплекс вооружения пазырыкских воинов включал в себя средства ведения дистанционного боя для поражения легковооруженного противника, а также средств ведения боя в спешенном строю.

Несмотря на то, что находки настоящего боевого оружия в курганах не так часты, можно реконструировать весь комплекс вооружения пазырыкцев, хотя вполне вероятно, что этот набор далеко не полон. Известна находка железного боевого топора-секиры в одном из горноалтайских курганов (Кубарев, 1992, с.65). Интересно, что железное боевое оружие появляется у пазырыкцев в VI в. до н.э., хотя бронзовое оружие активно применялось в течении V-III вв.. до н.э.

Каким бы ни было совершенным для своего времени вооружение воинов -пазырыкцев, но и оно не устояло под ударами ветра перемен. Уже к 3-ему веку до н.э. оружие скифского типа постепенно вытесняется оружием сарматских племен, основу которого составлял длинный меч.

Возникновение Тюркского каганата

В 552 году в Центральной Азии родилась огромная кочевая империя - Первый Тюркский каганат. Не остались в стороне от его кровавой истории и просторы Сибири - долины Алтая и Минусы, Приобское плато, глухая южная тайга вместе со всем населением. Двадцати лет тюркскому государству хватило, чтобы стать влиятельнейшей евразийской державой с границами, протянувшимися от берегов Хуанхэ на востоке до Северного Кавказа и Керченского пролива на западе. Ее правитель, каган Истеми, установил равноправные политические и торговые отношения с «владыками мира» того времени - Византией, сасанидским Ираном и северокитайскими царствами. Северное Ци и Северное Чжоу фактически превратились в данников каганата. Ядром нового законодателя мировых судеб был «тюрк » - народ, сложившийся в глубине алтайских гор.

Согласно легенде, древние тюрки ведут происхождение от мальчика - потомка «отдельной отрасли Дома Хунну». Когда все его сородичи оказались перебиты воинами из соседнего племени, мальчика с отрубленными руками и ногами враги бросили умирать в болото. Здесь калеку нашла и выкормила волчица, Одним из детей выросшего мальчика и волчицы был Ашина - «человек с великими способностями». Его потомок Асянь-шад переселился на Алтай. На новом месте пришельцы смешались с местным населением и образовали новый народ - тюрк, правящим родом которого стали Ашина. Потомок Асянь-шада Бумынь (в другой транскрипции, Тумынь) и основал Первый Тюркский каганат.

Тюркская баба. Когда-то такие каменные скульптуры усатых мужчин с сосудам в руках украшали горные степи Алтая. Тывы. Монголии и Семиречья. Как правило, талии их охвачены поясами с подвешенным к ним оружием. Ставили их у небольших каменных оградок. Нередко близ них располагались цепочки вертикально врытых камней - балбалов. Считается, что эти скульптуры - изображения предков-покровителей тюркского народа. Каменные бабы, оленные камни и бронзоволицые кумиры западно-сибирской тайги имеют одну общую черту. Всем этим изображениям полагалось оружие: выбитое на камне – у степных кочевников, и настоящее – у таежников. У тюркских скульптур левая рука прижата к поясу – знак уважения, распространенный у многих народов Сибири и Центральной Азии. Скульптура как бы передает или принимает сосуд. Чем наполнен этот сосуд, пока неясно. Возможно, священным питьем, аналогичным тому, что ставилось перед изваянием. Размер 150x45x20 сантиметров. VII-IX вв. Левый берег р. Актру, Горный Алтай. МА ИАЭТ СО РАН Все тяжеловооруженные тюркские воины имели несколько луков и колчанов со стрелами для дальнего бои, длинные копья для атаки сомкнутым строем, мечи, палаши, сабли и топоры для действий в ближнем бою, арканы, боевые ножи и тяжелые плети, служившие вспомогательным оружием. Лошади и всадники защищались разнотипными, ярко раскрашенными панцирями, связанными как из отдельных металлических или кожаных пластинок, соединенных между собой ремнями, так и из сплошных кожаных лент

По другому преданию, предки тюрков происходят из племени Со, обитавшего некогда на севере от хунну. У его главы Апанбу было 70 братьев (по другой версии - 17). Самый старший из них, Нишиду (или - Ичжинишиду), родился от волчицы и обладал выдающимися способностями. Под стать ему были и жены - дочь лета и дочь зимы. Дочь лета родила ему четырех сыновей, и один из них - Нодулу-шад, принявший имя Тюрк, - правил в горах Басычусиши. У Нодулу было 10 жен, и сын Ашина - от младшей из них. После смерти отца унаследовать его власть должен был тот из сыновей, который выше всех вспрыгнет на дерево. Это удалось сделать Ашиие. Став вождем, он принял имя Асянь-шад.

Вся история каганата полна войн и междуусобиц. Его территория была слишком велика, а население чересчур разнородно, чтобы государство твердо держалось на ногах. Каганат ожидала судьба всех империй древности, созданных силой оружия и не спаянных общностью хозяйственной жизни, империй, которые, начиная с державы Александра Великого, ненадолго переживали своих создателей. В 581 году великая держава развалилась на два враждующих и неустойчивых объединения - Западный (с центром и Семиречье) и Восточный (с центром в Монголии) Тюркские каганаты. Последний быстро пришел в упадок и в 630 году пал под ударами армии китайской империи Тан, Западный Тюркский каганат еще20 лет сохранял свое господство в Средней Азии, но в 651 году и его основные силы потерпели поражение от китайских войск. Правда, покой на границах «Поднебесной» продолжался недолго. Бесконечная череда волнений и восстаний привела через сорок лет к появлению еще одного могущественного государственного образования - Второго Тюркского каганата во главе с правителем Ильтересом все из того же рода Ашина. Вскоре каганат распространил свою власть на земли Забайкалья, Семиречья, Маньчжурии. Территории Алтая и Тывы теперь составили лишь северную его окраину.

Наивысшего расцвета государство достигло во времена правления Бильге-кагана (716 - 734 гг.). Тюрки разгромили сначала китайских союзников, а потом и сам Китай, который после этого был вынужден согласиться на мир с могучим победителем и выплату ему дани. Однако после смерти Бильге среди его наследников началась борьба за престол. В 744 году был убит последний правитель каганата Озмиш, и Второй Тюркский каганат прекратил свое существование. На его месте возник Уйгурский каганат (745-840 гг.).

Но, потерпев поражение, тюрки не исчезли с исторической арены. Часть населения Горного Алтая, его степных предгорий и Центрального Казахстана откочевала на север в западно-сибирские лесостепи (Обь-Иртышское междуречье, Приобье), где внесла свою лепту в сложение местных культур. Другие, вместе с енисейскими кыргзами, участвовали в изнурительной войне с уйгурами (820-840 гг.), завершившейся разрушением уйгурской столицы, города Ордубалык на реке Орхон. Новый, уже Кыргызский, каганат включил в свой состав Алтай с предгорьями и земли на западе почти до Прииртышья. В середине X века под ударами монголоязычиых киданей енисейские кыргызы покинули территорию Монголии, сохранив за собой владения лишь в Южной Сибири - на землях Горного Алтая, Тывы и Минусинской котловины. Примерно к этому же времени относится последнее упоминание о древних тюрках в китайских династийных хрониках.

Влияние тюрков на исторические судьбы и материальную культуру народов Сибири и Центральной Азии было столь велико, что период господства Первого и Второго Тюркских каганатов археолога зачастую называют просто «тюркским временем». В это время целый ряд открытий кочевой культуры распространился по землям оседлого населения от востока Азии до Европы, и, в свою очередь, немалое число достижений земледельческого населения стало достоянием кочевников. В эпоху Первого Тюркского каганата были созданы руническая письменность, появились новые виды конской упряжи, одежды, оружия.

Крупнейшим событием в истории техники, во многом определившим облик эпохи, явилось изобретение жесткого каркасного седла и стремян. Резко расширились боевые возможности всадников, и возросла ударная мощь тяжелой кавалерии. Сидя в прочных седлах с жестким каркасом и упирая ноги в подножки стремени, наездники получили необыкновенную свободу движений, что немедленно привело к созданию новых типов оружия. Это не могло не сказаться на тактике ведения боя.

Седла скифского времени представляли собой две набитые шерстью и волосом подушки, соединявшиеся над хребтом лошади кожаной перемычкой. По краям, обращенным к шее и крупу лошади, они утолщались и украшались тонкими дужками и парными резными пластинами из дерева или рога. На спине животного такое седло крепилось с помощью подпруги, нагрудного и подхвостного ремней. Подобное устройство лишь незначительно снижало давление массы всадника и его амуниции на спину лошади. Кроме того, мягкое седло не давало ездоку опоры при встречном ударе.

На рубеже эр (I в. до н. э.-I в. н. э.) появились жесткие каркасы, состоявшие из двух узких дуг, которые соединялись между собой несколькими рейками. Мнения специалистов, высказанные по поводу назначения данных решетчатых каркасов, отличаются. По одной версии, эта конструкция была опорной частью вьючных седел, по другой - деревянные поперечины проходили внутри кожаных подушек, образуя основу мягкого седла. Во всяком случае, такой каркас можно назвать прямым предтечей жесткого седла.

На следующем этапе его создания место подушек заняли две доски, располагавшиеся по бокам лошади. С торцов они скреплялись широкими дугообразными
луками, «выросшими», как считается, из декоративных деревянных накладок скифских седел. Луки опирались на спину лошади. Чтобы не мешать ее движениям, расстояние между ними старались сделать минимальным. Такое седло буквально зажимало седока, давало ему прочную опору и даже защищало от удара копьем в пах. Подобные приспособления для всадников хорошо известны по материалам Кореи и Японии IV-VI веков, где, вероятно, они и были изобретены. Преимущества этого изобретения очевидны - во-первых, обеспечивалась высокая посадка ездока; во-вторых, сидя в таком седле. Всадник мог вполне успешно действовать копьем, не опасаясь при неверном движении слететь со своего скакуна. Но садиться и такие седла-замки в длиннополой или бронированной одежде было крайне неудобно. Тогда с левой стороны седла появилась специальная подножка - прообраз будущего стремени.

а-г. Задние луки седел древние тюрки делают наклонными и украшают их иногда роговыми накладками. Такие декоративные элементы могли покрывать обе луки или только одну из них: а, г – роговая составная накладка на заднюю луку седла. VII VIII вв. Могильник Верх-Кильджин. Горный Алтай, Раскопки В. И. Молодина. МА ИАЭТ СО РАН: б – реконструкция каркаса седла по материалам памятника Верх-Кальджин. VII - VIII вв. Горный Алтай. Раскопки В. И. Молодина, МА ИАЭТ СО РАН; с - роговая накладка на переднюю луку седла со сценой охоты. VI-VII вв. Могильник Кударгэ. Горный Алтай. По А. А. Гавриловой. Санкт-Петербург. Эрмитаж

В VI веке каркас еще более усовершенствовался. Продольные доски между луками увеличились по длине. Теперь луки уже просто ставились сверху на дощатую основу, которая приобрела характерную, с лопастью посередине, форму. Так вес всадника равномернее распределялся по седлу соответственно, уменьшилось его давление на хребет лошади. Выступающие края досок позволили привязывать стремена перед передней лукой, а не перебрасывать, как это было раньше, связывающую их веревку поперек седла. Чуть позже заднюю луку ставили уже под углом к горизонтали и делали ее, подобно передней, цельноструганной. Всадник получил возможность отклоняться и любую сторону, откидываться назад. легко спрыгивать на землю и, как говорят, «птицей взлетать» на коня. Подвижность кавалерии значительно возросла. Описанное седло впервые появилось где-то на границе оседлого и кочевого миров, в зоне контактов скотоводческих и земледельческих культур Северного Китая. Отсюда и началось его триумфальное шествие по всему миру.

Примерно в том же районе были изобретены и стремена. Сначала парные деревянные подножки выгибались из деревянного прута и обкладывались железом или медью. Довольно скоро выяснилось, что деревянная основа не нужна. Некоторое время стремена делались из плоских железных листов. Однако узкая пластина резала ногу, и поэтому подножка (нижняя часть стремени, на которую опирается нога) приобрела расплющенную форму. Позднее стремена целиком отковывались из металлического прута.

В кочевой среде Центральной Азии тюрки прославились, как «плавильщики», ибо в совершенстве владели мастерством добычи и обработки железа. Они наладили широкое производство стремян, и в VI веке стремена распространились от Китая до восточно-европейских степей.

В жестком седле со стременами всадник мог бить не только копьем, но и, свободно фехтуя, разить клинком в любом направлении и в любой плоскости. Новые условия боя вызнали к жизни появление и нового оружия. Каким же требованиям оно должно было соответствовать?

Прежде всего, следовало сделать клинок достаточно длинным и легким, чтобы кавалерист сумел доставать противника на максимально удаленном от себя расстоянии. Оптимальная точка удара прямым стержнем находится на расстоянии двух третей его длины от рукояти. Именно при таком ударе рука испытывает наименьшую отдачу. При неверном ударе сила отдачи настолько возрастает, что оружие вылетает из рук. Поэтому вплоть до самого последнего времени даже рационально сконструированные клинки снабжались темляками (петлями у рукояти).

Еще более эффективным оказался изогнутый клинок. Кривизна рабочей поверхности клинка позволила обе фазы удара поражение и извлечение - проводить в один прием. Теперь даже прямой удар превращался в скользящий и захватывал большую поверхность.

Рубяще-колющее клинковое оружие, как самое совершенное средство ведения ближнего боя. стало к значительной степени показателем уровня развития военной техники. К сожалению, и памятниках древнетюркского времени такое оружие находят крайне редко, но на каменных изваяниях, так называемых «бабах», изогнутые клинки, вместе с ножами и кинжалами, - обычный атрибут воина.

В раннем средневековье на полях сражений господствовали палаши, а с VII-IX веков палаши сгибаясь превращались в сабли - их изгиб возрастал. Мечи, характерные для вооружения воинов Первого Тюркского каганата, встречались все реже. При этом они становились более узкими и длинными такая форма позволяла, кроме рубящего, наносить и колющий удар.


Древнетюркский палаш (а). Чтобы повысить колющий эффект, острие клинка однолезвийного оружия делалось обоюдоострым. Перекрестия палашей и сабель были, как правило, прямыми (б) - их склепывали из двух пластин, помещенных с обеих сторон оружия. Иногда, в целях лучшей защиты от вражеского клинка, концы перекрести приподнимались к лезвию (а). Для этого же, в других случаях, передняя часть перекрестия загибалась вниз, к рукояти (г), закрывая указательный и средний пальцы, г) - схема крепления обойм к ножнам палаша. Реконструкция перекрестий по изображениям древнетюркских каменных изваяний		Парадный палаш в ножнах с перекрестием и портупейными скобами, украшенными фигурками животных и растительным орнаментом. Рукоять такого палаша, как правило, оплеталась кожей. IX-X вв. Реконструкция по материалам могильника Сростки, Горный Алтай

Рукояти палашей и сабель тюрки делали из деревянных пластин («щечек»). Навершия были довольно разнообразны: в форме кольца, металлического грибообразного колпачка, или утолщения на конце рукояти.

Ножны для клинкового оружия выдалбливались из двух деревянных половинок. Их шлифовали, а потом красили - как и в прежние времена, преимущественно, в красный цвет. Нередко ножны обтягивали выделанной тонированной кожей, что придавало им более нарядный вид. Устье и само тулово ножен стягивались металлическими оковками. Между ними помещали две фигурные скобы, от которых шли ремешки или небольшие витые цепочки - с их помощью оружие крепилось к поясу.


а, б. На этих древнетюркских скульптурах из урочищ Тото (а) и Кыпчыл (б) Горного Алтая изображены воинские атрибуты -пояса и оружие	11, а, 6, Боевой коленчатый нож в ножнах. Способ ношения режущей стороной вверх, многие столетия спустя ставший характерным для шашек, позволял, извлекая нож, быстрее приводить его в боевое положение. Коленчатый нож имел сабельное перекрестие и кривое лезвие. К стержню рукояти металлическим штифтом приклепывались деревянные обкладки, верхний конец которых сжимался перекрестием. На нижний конец набивался металлический колпачок навершия. Деревянные ножны стягивались металлическими оковками и скобками. Идентичное устройство рукояти и ножен было у палашей и сабель, а - железный клинок VIII - нерпой половины IX вв. из Копенското чаатаса, Южная Сибирь: б - реконструкция но материалам Южной и Западной Сибири	а-г. Черенки несущей части клинкового оружия закрывались деревянными обкладками, которые стягивались у основания колпачком навершия (а), в середине штифтом, пропущенным черед хвостовик оружия (6), а у самою лезвия их сжимало перекрестие (а). Ножны для клинка делались из дерева, которое раскрашивалось и покрывалось лаком или обтягивались кожей (г)

Насколько можно судить по изображениям, клинки носили и основном рубящей частью вниз.

Тюркские луки были сложносоставными. Их гибкая многослойная деревянная основа усиливалась роговыми накладками. Исследователи единодушны во мнении, что луки древних тюрков ведут свою «родословную» от луков хуннского типа. Но при этом общей тенденцией в эпоху средневековья было сокращение числа роговых усиливающих деталей и увеличение зон гибкости. Это позволило степным конструкторам сделать лук более компактным.

Тюрками использовались костяные и железные наконечники стрел. Отличительной чертой железных наконечников было соединение трех плоскостей, образующих перо. В сущности, они являлись «родными детьми» трех-лопастных наконечников хуннского времени, «переросшими» своих "родителей".


Широкие железные плоскости трехлопастных наконечников обеспечивали устойчивость и стабильность полета тюркских стрел. Оперение теперь не требовалось. Такие стрелы в колчанах всегда хранились острием вверх - в этом положении их входило больше. Да и воину было легче найти необходимый тип острия. Некоторые стрелы снабжались костяными шариками с отверстиями, издававшими в полете резкий свист (вспомним хуннские «свистунки». Массовое распространение трехлопастных наконечников – свидетельство высокого мастерства местных кузнецов и указание на относительно небольшое число тяжеловооруженных воинов и бронированных лошадей в древнетюркских отрядах. Для борьбы с панцирной конницей ковались небольшие массивные наконечники с граненым острием. Древки с бронебойными наконечниками тоже обходились, по большей части, без оперения. Стрелам с плоскими наконечниками оперение полагалось всегда, и хранились они в колчанах наконечниками вниз. Древки стрел для прочности оклеивались ниже наконечника колечками бересты. А с противоположной стороны, около ушка для тетивы, они расписывались черными и красными поясками. В одних случаях, это были знаки собственности, в других - указатели типа наконечника	а - б. Древнетюркские луки, подобно хуннским. были рефлексирующими. На представленных рисунках кибити всех луков изображены в боевом положении, то есть с натянутой тетивой. По комбинации и расположению накладок на кибити выделяется несколько разновидностей тюркских луков. Огромной популярностью пользовались луки, у которых место захвата рукой укреплялось с обеих сторон роговыми пластинами, а на концах кибити размещались длинные накладки в форме вытянутых запятых с вырезом под тетиву (а). Часто встречались луки со срединными боковыми накладками - роговые детали на концах кибнти у них уже отсутствовали (6). Существовал, наконец, еще одни тип лука с тремя, как и у его хуннского "собрата", усиливающими срединными деталями (в). Но по размерам этн детали были существенно меньше, и форма их заметно отличалась - это были геометрически правильные трапеции по бокам и прямоугольный брусок между ними вдоль брюшка кибити. Постепенно боковые накладки исчезли и со средней части лука, но это произошло уже гораздо позже, в так называемое «монгольское время». Усиливающие детали делались из рога и кости и со стороны, обращенной к древку. покрывались сеткой глубоких царапин для лучшего скрепления с древесиной. На кибить снаружи наклеивались сухожилия. Кроме сухожилий, упругость луков повышалась с помощью пластин, вырезанных из роговых чехлов крупного и мелкого рогатого скота


а, б, в. Тюркские колчаны, вместимостью до тридцати стрел, склеивались из нескольких слоев бересты. Они были в основном двух типов - закрытые (а) и открытые (6). Те и другие имели форму трапеции, плавно расширенной книзу, и снабжались деревянными днищами и обручами у горловин. У колчанов открытого типа с тыльной стороны подшивался клапан, защищавший стрелка от торчащих наружу острых наконечников. У колчанов закрытого типа устье сверху закупоривалось хорошо пригнанной деревянной крышкой с ременной петлей. Внутри колчанов вдоль боков располагались ребра жесткости - несколько деревянных реек. К ним через специальные прорези в корпусе колчана крепились узкие ремешки, благодаря которым колчан держался на поясе. Для этой же цели иногда использовались деревянные или роговые петли. Внешняя поверхность колчанов украшалась прорезным орнаментом, нашивными бляшками и декоративными костяными накладками. VII-X вв.

III период

Короткие мечи

Длинные мечи

Тюркское защитное вооружение состояло из щитов, кожаных и металлических наборных панцирей и кольчуг. Круглые, собранные из досок, щиты стягивались изнутри деревянными поперечинами, а снаружи общипались пропаренной кожей, которая, высыхая, натягивалась, грубела и хорошо держала удар.

Чешуйчатые доспехи постепенно уступили место ламеллярным. Средневековые панцири, в большинстве своем, можно по-другому назвать «ленточными». Строго говоря, такие латы сочетали в себе ламинарный и ламеллярный принципы бронирования сборки, потому что сами железные ленты, образующие панцирь, составлялись из связанных между собой шнурами отдельных металлических пластин. Форма и размер пластин несколько изменились. Вместо коротких и широких чешуек, для зашиты тела теперь употреблялись длинные прямоугольные пластины со скругленными краями. Еще одно новшество между панцирными ленчами вставляли кожаный ремень. Такие ремни как бы "смягчали" конструкцию, делая ее более подвижной и удобной. Чаще всего этот прием использовался при сборе оплечий, где гибкость была особенно важна.

Вопреки распространенному мнению, для изготовления панцирных пластин не применялась сталь. Закаленный упругий металл требовал очень высокой, фактически фабричной стандартизации производства с соблюдением всех параметров продольной и поперечной кривизны изделия. Поскольку материал изделия был еще пластичным, вчерне связанный нагрудник легко было аккуратно проковать и добиться плотного и равномерного взаимного прилегания его звеньев. При последней проковке панцирные пластины получали так называемый поверхностный наклеп, который также повышал их твердость. Любопытно, что уже почти в наши дни, в начале XIX века, при изготовлении кирас рекомендовалось избегать заглаживания поверхности готового изделия напильниками и «глубокой полировкой», с тем, «чтобы оставлять на его поверхности закал», полученный при выколачивании на шаблоне. Проводить же термическую обработку после подгонки было затруднительно, ибо тонкие пластинки неизбежно «поведет» и покоробит. Сталь, не уступающая современным европейским образ цам инструментальной стали, войдет в обиход при сборке панцирей иной конструкции в монгольское время.


а-ж. Древнетюркский панцирь был многосоставным, поэтому мог применяться как в своем полном варианте, так и в «облегченном» (исключая какие-то части). Отсюда такое разнообразие его форм, встречающееся в тюркских изобразительных материалах. Пластинчатые ленты оплечий и набедренников, чтобы обеспечить необходимую подвижность этих частей, крепились ремешками друг к другу в относительно свободном состоянии. Иногда ремни-лямки, стягивавшие нагрудник с наспинником, дополнительно усиливались плотно охватывающими плечи деревянными дугами, подбитыми войлоком или обшитыми тканью. Такое устройство обеспечивало самое надежное соединение оплечий и кирасы. а - оплечья; б - нагрудник: в - наспинник; г - набедренник; д - пояс; с - плечевые ремни: ж - боковые застежки	а, б, в. Покрой бронированного «длиннополого халата» мало изменился с эпохи Великого переселения народов. На схеме представлен панцирь, собранный из сплошных кожаных лент. Однако такие ленты могли быть составлены и из отдельных железных пластин, а – оплечья: б - наплечные дуги; в - пояс	а-в. Изготовить крупнопластинчатъй шлем было вполне под силу кузнецу даже средней руки. Раскроить и выгнуть соответствующим образом пластины очень просто: мягкий металл легко выбивается на конической болванке, которой в самом простом случае могло стать хорошо оструганное, обоженное и приостренное бревно. Пробить отверстия и склепать пластины между собой тоже нетрудно. Сдвигая и раздвигая пластины перед клепкой, выбирали нужный диаметр тульи, соответствующий размеру головы заказчика. Под шлем для удобства всегда помещалась толстая мягкая подкладка. а - плюмажная втулка, 6 - пластины купола. в - металлический обруч

Доспехи делались хоть и из одного материала, но по разному, отличаясь своими «фасонами». Основной тип тюркского панциря - «ламеллярная кираса», состоявшая из двух частей нагрудника и наспинника, соединенных наплечными и боковыми ремнями. Иногда, впрочем, она была сплошной, оборачивала корпус и запахивалась сбоку. К подобной «базовой» конструкции, в зависимости от желания хозяина и по мере необходимости, на специальные ремни с пряжками цеплялись два полотнища, закрывавшие ноги по колено или по самую щиколотку. Такие бронированные подолы состояли из более крупных и массивных пластин, так как практически не влияли на степень подвижности всадника.

Тяжеловооруженный тюркский воин. Тело воина закрыто железными ламеллярными доспехами (а), надетыми на плотный стеганый халат. Доспехи состоят из металлических пластин, которые, в свою очередь, стягивались цветными шнурами в ленты (6). Форма пластин одинакова, но размеры и пропорции их различны - самые мелкие и узкие находятся на оплечьях (в), а самые крупные (длинные и широкие) - на подоле (г). Все они имеют скругленные края и небольшие выпуклости, повышавшие жесткость лат и отводившие клинок и сторону при секущем боковом ударе. Шлем (д) собрал из стальных пластин, связанных между собой кожаными ремешками. Бармица (е) сплетена из железных колец и украшена бронзовыми колечками. Лук (ж) со спущенной тетивой помешен в притороченный к поясу узкий чехол (налучье). Переброшенный назад шит (л) в бою защищал спину. Вплоть до конца XVIII века у народов Северо-Восточной Сибири щит во время сражений занимал именно эту позицию. Древнетюркским всадникам это освобождало руки – еще одно, кроме исполнения прямой защитной функции, преимущество подобного расположения щита. Оружием первого удара тюркам служили копья (и) с длинной втулкой и относительно короткой ударной частью. Перо копья выковывалось в виде удлиненного ромба или лаврового листа, и сечении оно имело форму сплюснутого ромба или плоской линзы. Для борьбы с закованными в латы всадниками наиболее подходили узкие граненые острия - наподобие трехлинейного штыка. Такое оружие в литературе обычно именуется пиками. VII-X вв. Реконструкция по материалам Горного и лесостепного Алтая

Другой тип доспехон напоминал длиннополый халат с запахом спереди (по тюркскому обычаю - справа налево) и разрезом сзади. На плечах он стягивался лямками и часто дополнялся оплечьями.

Всадникам-тюркам была знакома и кольчуга, которая нередко поддевалась под ламеллярный доспех. Она получила распространение в эпоху Первого каганата. Считается, что это связано с включением в его состав ряда территорий Средней Азии, где производство кольчуг к тому времени поставили на широкую ногу. Из кольчужной сетки делались и бармицы. Кстати, кольчуга вовсе не была столь удобной, легкой и надежной, как об этом обычно пишут. Вес её сохранившихся экземпляров немногим уступал весу наборных лат и достигал полутора десятков килограммов, что сопоставимо с весом ламеллярных нагрудников с оплечьями из археологических материалов Китая.

На этих древнетюркских граффити можно различить детали экипировки воинов и убранства верхового коня, которые существенно дополняют сведения, полученные из археологического материала. Обращает на себя внимание прическа лучников, состоящая из массы косичек с характерными хвостатыми накосниками. На затылке они собраны в пучок и переброшены за спину. Вероятно, древние тюрки использовали накладные косички из конских хвостов, которые вплетали в собственные волосы. Подобная прическа в раннем средневековье была характерна для всего древнетюркского мира и являлась несомненным этническим признаком. Усы и короткая бородка дополняют облик стрелков. Воины облачены в длиннополые халаты, стянутые в талии наборными поясами. На груди, поверх халатов, видны квадратные, по всей видимости, металлические бляхи. У всадника два пояса, один из которых стрелковый. К нему с правой стороны прикреплен берестяной колчан характерной формы, слева за седлом лошади просматривается чехол налучья, сшитого в виде длинной трубы. У лошади отчетливо видны сбруя и тамга (знак собственности) на задней ноге. У пояса спешенною стрелка, обутого в остроносые, стянутые на щиколотках ремнями, сапоги с мягкой подошвой, отчетливо заметен прямоугольный оселок, изображение которого изредка встречается на древнетюркских каменных изваяниях. Луки, которыми вооружены стреляющие, судя по характерной форме кибити и негнущихся концов, одной и той же конструкции, производной от метательного оружия хуннского типа. Стрелы в обоих случаях с трехлопастными наконечниками, только у всадника на древке виден костяной шарик свистунки. Судя по положению пальцев, пеший лучник натягивает тетиву на оружие большим пальцем правой руки, т. е. «монгольским способом». VII-X вв. Горный Алтай. Урочище Кара-Оюк. По Д. В. Черемисину

а, б. Древнетюркские стремена изготавливались, в основном, из металлического прута и были двух типов: в виде восьмерки (и); в виде полуовала с вертикальной пластинкой (б). Подножка, как видно на рисунках, в обоих случаях сильно "уплощена"

Высокая гибкость и подвижность кольчуги считается ее большим преимуществом, и это действительно так. Но очень часто это преимущество превращалось в существенный недостаток. Безусловно, кольчужное плетение хорошо защищало от острого лезвия палаша или сабли, однако при этом передавало на тело энергию удара, лишь незначительно ослабив её. Кроме того, некоторые шиловидные наконечники стрел легко проникали сквозь ее кольца, а стрелы с гранеными остриями рвали их на куски. Поэтому под кольчугу нужно было поддевать толстую стеганую поддевку. Она, кстати, сама по себе обладала немалыми защитными свойствами.

Когда металлические латы по каким-то причинам отсутствовали, воины пользовались так называемыми "мягкими" доспехами. Близкое к истине представление о них дает экипировка бойцов, характерная для конных поединков, которые до недавнего времени проводились у некоторых тюркоязычных народов (например, у киргизов).

Экипировались киргизские бойцы на таких «турнирах» традиционно. Поверх нижней одежды они надевали две пары штанов и туго завязывали их па поясе сыромятным ремнем. Корпус защищала стеганая ватная куртка с натянутыми на нее кожаными латами, сделанными из толстой, грубо выделанной коровьей кожи. Латы зашнуровывались на спине. Незащищенные места - плечи, подмышечные впадины, шею, верх спины, пах - покрывали в четыре слоя войлоком, затем эти участки плотно обкручивались ватой н еще тремя слоями тонкого войлока. Завершали экипировку два халата. Нижний стеганый, с короткими рукавами имел полы чуть выше колен и высокий, до мочек ушей, воротник. Спереди он укреплялся тремя слоями толстого войлока. Рукава на локтевом сгибе также обшивались дополнительным слоем войлока. Халат имел сзади разрез, в который свободно проходила лука седла. Верхний халат был ситцевым. На ногах всадников были сапоги - на них опускались кожаные штанины. Кисти рук оставались незащищенными.

Описанная защитная одежда была практически скопирована с «мягких» доспехов древнетюркского воинства. Такие многослойные доспехи легко выдерживали удар стрелы - ее наконечник, в особенности трехлопастный, увязал в мягкой толще. Разрубить даты в скоротечном конном бою тоже, видимо, не получалось толстые прокладки гасили удар. Озерный или речной песок и железные опилки, подмешанные в подклад, эффективно защищали от секущего удара саблей. Быть может, появление именно «мягких» доспехов заставило оружейников второй половины 1-го тысячелетия делать палаши с обоюдоострой заточкой острия, а сабли - со слабой кривизной клинка, удобной для нанесения сильного колющего удара.


Один из вариантов конских доспехов. Он показан ламеллярным. но вполне мог быть и ламинарным. Такое облачение доставляло немало неудобств лошади, и двигаться в нем ей приходилось исключительно крупной рысью. Кисть под мордой - не только знак отличия, но и приспособление прочив мух	а, б. Нарядные пояса этих древнетюркских скульптур из Тывы отличает не только число вырезанных на них бляшек, но и изобилие свисающих вниз ремней. О многом говорит тот факт, что древние скульпторы неизменно подчеркивали эту деталь экипировки, совершенно игнорируя некоторые другие. VIII-IX вв. а, в - левый берег р. Шеми блнз впадения в р. Хемечик, Тыва, б - Таарбол. левый берег р. Тарталок. Тыва	Серебряный кувшин. Один из ярких и загадочных элементов древнетюркской культуры. Пока лишь несколько таких предметов найдено в погребениях родовой знати и поминальных оградках. Сосуд в представлениях тюрков южной Сибири имеет множество значений, и многое, что связано с его сакральным смыслом и местом в поминальной и погребальной обрядности, пока остается загадочным и непонятым. Это могла быть особая посуда для кумыса или просто молока, Поставленная с таким питьем у подножья каменного изваяния, она становилась символом небесного молочного озера. Древне-тюркское время. Плато Укок. Горный Алтай. Могильник Бертек-34. Раскопки В. И. Молодина

Металлические шлемы древнетюркского воинства были наборными и напоминали узкую часть яйца, увенчанную сверху небольшим конусом. Многообразие их форм достигается изменением кривизны стенок и пропорций этой полуовальной фигуры. Подобные шлемы встречались еще у ассирийских воинов в середине 1-го тысячелетия до н. э., а в Сибири использовались таштыкскими ратниками. Не будет преувеличением сказать, что они опередили свое время. Такой шлем отлично противодействовал сабельному удару. Клинок сабли, теряя энергию, беспомощно скользил по его гладкой стенке вниз и в сторону. Изготавливались наголовья как из узких, так и из широких секторообразных пластин. Узкие детали, как и раньше, связывались между собой ремешками. Хотя такая наборная конструкция кажется ненадежной, она просуществовала многие века и еще недавно с успехом применялась на северо-востоке Сибири.

Иногда наборные шлемы не снабжались заостренной вершиной. На ее мосте помещали выпуклую округлую пластину, и шлем становился очень похож на плоскодончатый перевернутый горшок.

Более совершенными были клепаные шлемы, собранные из нескольких крупных (до восьми штук) пластин. Соединялись пластины внахлест: края одной пластины чуть налегали на другую. Этот же прием использовался при изготовлении доспехов и наборного шлема. Впрочем, схему сборки могли изменять - каждая четная пластина накладывалась сверху на края двух нечетных. Готовое изделие венчал небольшой конус со втулкой для плюмажа. Широкопластинчатый клепаный шлем представлял собой жесткую конструкцию, защитные свойства которой в немалой степени зависели от качества металла. Если узкие пластинки наборного шлема, налегая друг на друга, составляли многослойную броню, то здесь таких «зон жесткости» было гораздо меньше. Правда, готовый клепаный шлем легко подвергался термической закалке, чего нельзя сказать о наборном. Пластины последнего следовало полностью обработать до начала монтажа.

Нижний обрез шлема стягивал металлический обруч. К нему крепилась бармица, изготовленная из мелких панцирных пластин, кольчужной сетки, толстой многослойной проклеенной кожи или, в другом варианте, из плотно простеганной, подбитой волосом ткани, на которую нашивались металлические защитные элементы.

F: Тюрки, VI-VII в. в.
F1: Тюрк-таркан, VII в.
Среди воинов, изображенных на стенах Пянджикента, один изображен очень нарядным. По-видимому, это таркан или мифологический герой. Его экипировка похожа на экипировку трансокеанского тяжеловооруженного всадника. Даже его рукава типа «львиная голова» встречаются на изображениях из восточного Туркестана и могут быть прообразом львиного панциря средневекового персидского героя Рустама. Оружие состоит из составного лука, большого кинжала и длинного прямого меча с рукояткой из позолоченной бронзы.
F2: Тюрк-гёк, VI-VII в.в.
Стандартное вооружение и доспехи. Два пера на шлеме обозначают мастера в стрельбе из лука. Панцирь набран из твердых кожаных пластинок, каждая из которых обтянута материей. Пластины конского панциря расположены открыто. К древку копья подвешены колокольчики. Меч прямой обоюдоострый.
F3: Тюрк-кочевник, VII в.
Этот кочевник не имеет доспехов. Он собирает кровь из надреза на шее своего коня - таким образом кочевники добывали себе еду и питье в экстремальных ситуациях. Чехол для лука вмещает лук с натянутой тетивой. Стремена представляют собой простые кожаные петли.

В отличие от гуннов тюрки не отрезали голову у убитых врагов, ограничиваясь одним скальпом. Тюрки были сравнительно неплохо экипированы: они носили доспехи из металлических пластин или жесткой кожи (say yarik) укороченной кольчугу (kupe yarik). а также шлем одного из нескольких типов. Тяжелые конники использовали конские доспехи (kedimli). а командующий имел довольно элегантный внешний вид.

Один западно-тюркский князь, взятый в плен арабами в 739 юлу. носил тяжелый пластинчатый нагрудник, парчовые штаны и длинную шелковую рубаху, отделанную парчой. Другой тюркский костюм включал в себя более короткую рубаху, стеганый кафтан, штаны, сапоги или сандалии, головной убор разною типа и накидку с длинными или короткими рукавами. Сапоги для верховой езды могли быть фетровыми, меховым или матерчатыми. Некоторые носили сапоги с высокими голенищами, наподобие ботфорт или даже чулок. У других сапоги подвязками крепились к седлу, так что всадник надевал их лишь сидя в седле. Знатные мужчины и женщины носили ювелирные украшения. Телохранители обычно носили одноцветную одежду, по цвету совпадающую с цветом знамени своею господина.

Те воины, которые назад стреляли не хуже, чем вперед, имели право ноешь на шлемах перья или соколиные крылья. Двухслойный (золотой поверх матерчатой основы) ремень с подвесками носили тс, кто заслужил звание таркана (героя). Рядом с большим барабаном или даже вместе с ним носили штандарты с длинными косицами (туги). а также конские хвосты. Племенной тотемный знак – тёс и малый личный вымпел – бадрак, крепили к древку копья. Штандарт in конских хвостов обозначал достоинство военачальника. В Оттоманской империи эта традиция сохранялась до XVIII века. Обычно штандарт состоял из пяти, семи пли девяти хвостов. Позолоченные морды волка, дракона или eme какого-нибудь другого чудовища служили таком Кагана. у тюрок-гёк, а позднее у турков и уйгуров.

Покрой "мирных" головных уборов в эпоху средневековья почти всегда имитировал боевые наголовья. По такому принципу кроилась вся одежда. Популярные в те времена колпаки (клобуки) служили прекрасными подшлемниками для сфероконических шлемов. Позже, когда шлемы приобрели низкие куполообразные очертания, их заменили тюбетейки. Знаменитый треух имеет нащечники и назатыльник, как у настоящего шлема. Надетый на него железный шлем автоматически превращал эту шапку в защитное снаряжение.

Конские доспехи состояли из пластин, закрывавших шею и грудь животного, чепрака на корпус и попоны на круп. На голову лошади надевалась железная или кожаная маска с вырезами для глаз и ноздрей. Латы для коня делались, в основном, по ламинарному принципу из многослойных, проклеенных и прошитых кожаных лент, которые, ярусами соединяясь друг с другом, огибали тело скакуна. Впрочем, боевая попона могла быть и ламеллярной, то есть собранной из связанных между собой мелких пластин. Ленты конской брони располагались и вдоль, и поперек туловища животного - ярусами поднимаясь к хребту, либо дугой огибая спину. Использовали для защиты и многослойный, простеганный крест-накрест войлок.

К «бронированной» лошади предъявлялись совершенно особые требования: она должна была быть сильной, обладать устойчивостью и маневренностью, выносливостью и безукоризненной управляемостью, по команде менять аллюры, мгновенно останавливаться, разворачиваться, вставать на дыбы, совершать прыжки, переходить в галоп. Неповоротливый или пугливый конь в критических ситуациях подводил всадника, неверным движением подставляя его под смертельный удар.

Подготовка будущего воина у тюрков начиналась с младенчества. У некоторых кочевых народов, наследников тюркской культуры - скажем, казахов - было принято класть ребенку между колен подушку и плотно пеленать ноги, чтобы со временем придать им кривизну конского торса. В возрасте трех четырех лет мальчиков усаживали на лошадей, в девять-десять они становились уже профессиональными наездниками и проводили, как и их родители, большую часть времени на лошади. У киргизов даже считалось неприличным ходить пешком. Корифей арабской литературы Джахиз сказал о тюрках: "Если бы ты изучив длительность жизни тюрка и сосчитал его дни, то нашел бы, что он сидел на спине своей лошади больше, чем на поверхности земли".

С самого нежного возраста мальчиком приучали к стрельбе из лука, владению арканом и оружием. Часто между ними устрашились специальные состязания. У тех же киргизов практиковались поединки верхом на жеребятах, баранах или молодых бычках. Роль верховой скотины выполняли порой и сверстники. Популярны были соревнования по стрельбе из лука на полном скаку, известные по многочисленным описаниям очевидцев. Стреляли обычно вполоборота назад (знаменитый скифский выстрел) по нитям, на которые подвешивался приз. Каждый участник имел право на неограниченное число попыток. Соревнования продолжались, пока кто-нибудь не допивался успеха.

Проверенным способом подготовки к войне и поддержания высокой боеготовности у древних тюрков, как в свое время у хунну, была охота. Арабский летописец Табари отмечал, что для этой цели тюркский каган завел даже специальный полигон - "луг и заповедные горы, к которым никто не приближался и не смел в них охотиться, (ибо) оставлены они были для войны".

Тюркское войско, согласно хроникам танского Китая, делилось на правое и левое крыло. Каждое крыло, в свою очередь, состояло из отдельных отрядом. Их численный состав был кратен десяти 10 000, 1000, 100, 10 воинов. Все это похоже на облик хуннской армии. Исследователи предполагают, что каждый такой отряд еше раз делился на два крыла, выполнявшие самостоятельные боевые задачи. Если это так, то низшей военной единицей была группа из пяти человек. Позже, во времена Второго каганата, в армии выделился центр, равный по численности крыльям. Набирались кавалерийские подразделения для тюркской армии и из воинов подчиненных племен. Они формировались по тому же десятичному принципу, но в сражении обычно оставались на вторых ролях.

Уйгуры, УІІІ-ІХ в.в.

1: Уйгурский князь, IX в.
Точное названійе головного убора не известно, но со всей определенностью можно сказать, что он обозначал социальный статус владельца. Широкие подкладки под поясным ремнем использовались тимуридами еще в XV веке. Чехол для лука и колчан окончательно сформировавшегося средневекового типа. Сапоги, кренящиеся подвязками к поясу, довольно архаичны.

2: Уйгурский тяжеловооруженный всадник, IX в.
Пластинчатый шлем встречался среди уйгур. Этот изготовлен из бронзовых пластинок, уложенных на кожаное основание. Остальные доспехи сделаны из твердой кожи, некоторые детали покрыты лаком.

3: Сугдийский купец, IX в.
По Великому Шелковому Пути водили караваны купцы разных национальностей, но наиболее многочисленными среди них были сугдийцы. Товар того купца размещен в тюках на спине его двугорбого верблюда-бактриана. Купец носит эклектичную одежду, состоящую из сугдианских и среднеазиатских деталей. На тюркском поясном ремне висит иранского типа сабля.

Киргиз в шапке "треух", рисунок по наблюдения этнографов 19-20 века.