Бодлер плавание перевод цветаевой. Шарль Бодлер - Плавание (пер
«Плавание» в творчестве Бодлера занимает особое место: это последнее и самое большое стихотворение «Цветов зла» становится поэмой в поэме и эпилогом ко всему сборнику. В самом названии стихотворения скрыто обобщение: "плавание" - это путь человека и человечества; пространство "плавания" - весь мир, а время - вся мировая история. В "Плавании"» путешественников привлекает не Итака, в отличие от героев "Одиссеи" Гомера, а Икария - страна-утопия, недостижимая цель; и описание странствий предваряет не возвращение домой, а снова путь куда-то вдаль, последнюю попытку найти волшебную страну - в "неведомой глуби" смерти.
"Плавание" представляет собой явление, несравненно более сложное, чем квалифицированный перевод, учитывающий разницу культурных реалий. Здесь можно говорить о взаимодействии двух великих поэтов. Марина Цветаева как бы вновь создала "Le Voyage", но уже не в сравнительно спокойном XIX в., а в один из самых страшных периодов бурного XX.
Плаванье.
Перевод Марины Цветаевой.
[Максиму Дю Кану]
1
Для отрока, в ночи́ глядящего эстампы,
За каждым валом - даль, за каждой далью - вал,
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах - как бесконечно мал!
В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль - и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.
Что нас толкает в путь? Тех - ненависть к отчизне,
Тех - скука очага, ещё иных - в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни, -
Надежда отстоять оставшиеся дни.
В Цирцеиных садах дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененьи чувств,
Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.
Но истые пловцы - те, что плывут без цели:
Плывущие - чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час ещё твердят: вперёд!
На облако взгляни: вот облик их желаний!
Как отроку - любовь, как рекруту - картечь,
Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла ещё людская речь.
2
О, ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьёт - как тот Архангел злобный,
Невидимым мечом стегающий миры.
О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть - везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде...
Душа наша - корабль, идущий в Эльдорадо.
В блаженную страну ведёт - какой пролив?
Вдруг, среди гор и бездн и гидр морского ада -
Крик вахтенного: - Рай! Любовь! Блаженство! - Риф.
Малейший островок, завиденный дозорным,
Нам чудится землёй с плодами янтаря,
Лазоревой водой и с изумрудным дёрном.
Базальтовый утёс являет нам заря.
О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!
Скормить его зыбям, иль в цепи заковать, -
Безвинного лгуна, выдумщика Америк,
От вымысла чьего ещё серее гладь.
Так старый пешеход, ночующий в канаве,
Вперяется в Мечту всей силою зрачка.
Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве,
Мигающей свечи на вышке чердака.
3
Чудесные пловцы! Что за повествованья
Встают из ваших глаз - бездоннее морей!
Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний,
Сокровища, каких не видывал Нерей.
Умчите нас вперёд - без паруса и пара!
Явите нам (на льне натянутых холстин
Так некогда рука очам являла чару)
Видения свои, обрамленные в синь.
Что видели вы, что?
4
- Созвездия. И зыби,
И жёлтые пески, нас жгущие поднесь,
Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, -
Ах, нечего скрывать! - скучали мы, как здесь.
Лиловые моря в венце вечерней славы,
Морские города в тиаре из лучей
Рождали в нас тоску, надёжнее отравы,
Как воин опочить на поле славы - сей.
Стройнейшие мосты, славнейшие строенья,
Увы, хотя бы раз сравнили с градом - тем,
Что из небесных туч возводит Случай-Гений...
И тупились глаза, узревшие Эдем.
От сладостей земных - Мечта ещё жесточе!
Мечта, извечный дуб, питаемый землёй!
Чем выше ты растёшь, тем ты страстнее хочешь
Достигнуть до небес с их солнцем и луной.
Докуда дорастёшь, о древо - кипариса
Живучее?..
Для вас мы привезли с морей
Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса
Всем вам, которым вещь чем дальше - тем милей!
Приветствовали мы кумиров с хоботами,
С порфировых столпов взирающих на мир,
Резьбы такой - дворцы, такого взлёту - камень,
Что от одной мечты - банкротом бы - банкир...
Надёжнее вина пьянящие наряды,
Жён, выкрашенных в хну - до ноготка ноги,
И бронзовых мужей в зелёных кольцах гада...
5
- И что, и что - ещё?
6
- О, детские мозги!..
Но чтобы не забыть итога наших странствий:
От пальмовой лозы до ледяного мха,
Везде - везде - везде - на всём земном пространстве
Мы видели всё ту ж комедию греха:
Её, рабу одра, с ребячливостью самки
Встающую пятой на мыслящие лбы,
Его, раба рабы: что в хижине, что в замке
Наследственном - всегда - везде - раба рабы!
Мучителя в цветах и мученика в ранах,
Обжорство на крови и пляску на костях,
Безропотностью толп разнузданных тиранов, -
Владык, несущих страх, рабов, метущих прах.
С десяток или два - единственных религий,
Все сплошь ведущих в рай - и сплошь вводящих в грех!
Подвижничество, та́к носящее вериги,
Как сибаритство - шёлк и сладострастье - мех.
Болтливый род людской, двухдневными делами
Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе,
Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя:
- Мой равный! Мой Господь! Проклятие тебе!
И несколько умов, любовников Безумья,
Решивших сократить докучный жизни день
И в опия морей нырнувших без раздумья, -
Вот Матери-Земли извечный бюллетень!
7
Бесплодна и горька наука дальних странствий:
Сегодня, как вчера, до гробовой доски -
Всё наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.
Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя -
Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,
Чтоб только обмануть лихого старца - Время.
Есть племя бегунов. Оно - как Вечный Жид].
И как апостолы, по всем морям и сушам
Проносится. Убить зовущееся днём -
Ни парус им не скор, ни пар. Иные души
И в четырёх стенах справляются с врагом.
В тот миг, когда злодей настигнет нас - вся вера
Вернётся нам, и вновь воскликнем мы: - вперёд!
Как на заре веков мы отплывали в Перу,
Авророю лица приветствую восход.
Чернильною водой - морями глаже лака -
Мы весело пойдём между подземных скал.
О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака
Взывающие: - К нам! - О, каждый, кто взалкал
Лотосова плода! Сюда! В любую пору
Здесь собирают плод и отжимают сок.
Сюда, где круглый год - день лотосова сбора,
Где лотосову сну вовек не минет срок.
О, вкрадчивая речь! Нездешней лести нектар!
К нам руки тянет друг - чрез чёрный водоём.
- Чтоб сердце освежить - плыви к своей Электре!
Нам некая поёт - нас жегшая огнём.
8
Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О, Смерть, скорее в путь!
Пусть небо и вода - куда черней чернила,
Знай, тысячами солнц сияет наша грудь!
Обманутым пловцам раскрой свои глубины!
Мы жаждем, обозрев под солнцем всё, что есть,
На дно твоё нырнуть - Ад или Рай - едино! -
В неведомого глубь - чтоб новое обресть!
Шарль Бодлер , 1859 Марина Цветаева, перевод, 1940
Шарль Бодлер
Плаванье
(перевод Марины Цветаевой)
Максиму Дю Кану
Для отрока, в ночи глядящего эстампы, За каждым валом – даль, за каждой далью – вал. Как этот мир велик в лучах рабочей лампы! Ах, в памяти очах – как бесконечно мал! В один ненастный день, в тоске нечеловечьей, Не вынеся тягот, под скрежет якорей, Мы всходим на корабль, и происходит встреча Безмерности мечты с предельностью морей. Что нас толкает в путь? Тех – ненависть к отчизне, Тех – скука очага, еще иных – в тени Цирцеиных ресниц оставивших полжизни – Надежда отстоять оставшиеся дни. В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами, Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств, Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя Не вытравят следов волшебницыных уст. Но истые пловцы – те, что плывут без цели: Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт, Что каждую зарю справляют новоселье И даже в смертный час еще твердят: «Вперед!» На облако взгляни – вот облик их желаний! Как отроку – любовь, как рекруту – картечь, – Так край желанен им, которому названья Доселе не нашла еще людская речь.
О ужас! Мы шарам катящимся подобны, Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный, Невидимым бичом стегающий миры. О странная игра с подвижною мишенью! Не будучи нигде, цель может быть – везде! Игра, где человек охотится за тенью, За призраком ладьи на призрачной воде… Душа наша – корабль, идущий в Эльдорадо. В блаженную страну ведет какой пролив? Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада – Крик вахтенного: «Рай! Любовь! Блаженство!» – Риф. Малейший островок, завиденный дозорным, Нам чудится землей с плодами янтаря, Лазоревой водой и с изумрудным дерном. Базальтовый утес являет нам заря. О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: «Берег!» Скормить его зыбям иль в цепи заковать, – Безвинного лгуна, выдумщика Америк, От вымысла чьего еще серее гладь. Так старый пешеход, ночующий в канаве, Вперяется в мечту всей силою зрачка. Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве, Мигающей свечи на вышке чердака.
Чудесные пловцы! Что за повествованья Встают из ваших глаз – бездоннее морей! Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний, Сокровища, каких не видывал Нерей. Умчите нас вперед – без паруса и пара! Явите нам (на льне натянутых холстин Так некогда рука очам являла чару) Видения свои, обрамленные в синь. Что видели вы, что?
«Созвездия. И зыби, И желтые пески, нас жгущие поднесь. Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, – Ах, нечего скрывать! – скучали мы, как здесь. Лиловые моря в венце вечерней славы, Морские города в тиаре из лучей Рождали в нас тоску, надежнее отравы, Как воин опочить на поле славы – сей. Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, – Увы! хотя бы раз сравнялись с градом – тем, Что из небесных туч возводит Случай – Гений.… И тупились глаза, узревшие Эдем. От сладостей земных – Мечта еще жесточе! Мечта, извечный дуб, питаемый землей! Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь Достигнуть до небес с их солнцем и луной. Докуда дорастешь, о древо кипариса Живучее? …Для вас мы привезли с морей Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, – Всем вам, которым вещь чем дальше – тем милей! Приветствовали мы кумиров с хоботами, С порфировых столпов взирающих на мир, Резьбы такой – дворцы, такого взлета – камень, Что от одной мечты – банкротом бы – банкир… Надежнее вина пьянящие наряды Жен, выкрашенных в хну – до ноготка ноги, И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада…»
И что, и что – еще?
«О, детские мозги! Но чтобы не забыть итога наших странствий: От пальмовой лозы до ледяного мха – Везде – везде – везде – на всем земном пространстве Мы видели все ту ж комедию греха: Ее, рабу одра, с ребячливостью самки Встающую пятой на мыслящие лбы, Его, раба рабы: что в хижине, что в замке Наследственном: всегда – везде – раба рабы! Мучителя в цветах и мученика в ранах, Обжорство на крови и пляску на костях, Безропотностью толп разнузданных тиранов, – Владык, несущих страх, рабов, метущих прах. С десяток или два – единственных религий, Всех сплошь ведущих в рай – и сплошь вводящих в грех! Подвижничество, так носящее вериги, Как сибаритство – шелк и сладострастье – мех. Болтливый род людской, двухдневными делами Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе, Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя: – Мой равный! Мой господь! Проклятие тебе! – И несколько умов, любовников Безумья, Решивших сократить докучной жизни день И в опия моря нырнувших без раздумья, – Вот Матери-Земли извечный бюллетень!»
Бесплодна и горька наука дальних странствий. Сегодня, как вчера, до гробовой доски – Все наше же лицо встречает нас в пространстве: Оазис ужаса в песчаности тоски. Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя – Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит, Чтоб только обмануть лихого старца – Время, Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид. И, как апостолы, по всем морям и сушам Проносится. Убить зовущееся днем – Ни парус им не скор, ни пар. Иные души И в четырех стенах справляются с врагом. В тот миг, когда злодей настигнет нас, – вся вера Вернется нам, и вновь воскликнем мы: «Вперед!» Как на заре веков мы отплывали в Перу, Авророю лица приветствуя восход. Чернильною водой – морями глаже лака – Мы весело пойдем между подземных скал. О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака Взывающие: «К нам! – О, каждый, кто взалкал Лотосова плода! Сюда! В любую пору Здесь собирают плод и отжимают сок. Сюда, где круглый год – день лотосова сбора, Где лотосову сну вовек не минет срок!» О вкрадчивая речь! Нездешней речи нектар!.. К нам руки тянет друг – чрез черный водоем. «Чтоб сердце освежить – плыви к своей Электре!» Нам некая поет – нас жегшая огнем.
Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило! Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь! Пусть небо и вода – куда черней чернила, Знай – тысячами солнц сияет наша грудь! Обманутым пловцам раскрой свои глубины! Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть, На дно твое нырнуть – Ад или Рай – едино! – В неведомого глубь – чтоб новое обресть!
(Из книги «Цветы зла»)
«Цветы Зла» Бодлера вышли впервые в 1857 г. и были составлены из вещей, писавшихся и выборочно печатавших ся им на протяжении полутора десятка лет. Но это собрание было выстроено так, чтобы смотреться как единая книга скитаний души мятущейся, страждущей посреди жизненной распутицы, где злое и больное (французское le mal сочетает оба эти значения) разлито повсюду, гнездится и внутри сердец… «В эту жестокую книгу, – писал Бодлер о «Цветах Зла» за год до смерти одному из знакомых, – я вложил все мое сердце, всю нежность, всю веру (вывернутую наизнанку), всю мою ненависть…»
(С.И. Великовский. «В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков», глава «Обнаженное сердце» )
Михаил Свердлов
«Плавание» Шарля Бодлера:
последнее романтическое путешествие
В «Цветах зла» Шарля Бодлера каждое стихотворение воспринимается как глава единой поэмы. Но одно среди них – «Плавание» – стоит особняком: последнее и притом самое большое стихотворение «Цветов зла», оно становится поэмой в поэме и эпилогом ко всему сборнику. Уже в названии стихотворения скрыто грандиозное обобщение: «плавание» – это путь человека и человечества; пространство «плавания» – весь мир, время – вся мировая история.
А ещё название подсказывает смелые литературные аналогии: «Плавание» Бодлера соотносится с самой «Одиссеей» Гомера. Неслучайно речь бодлеровского лирического героя перебивается в третьей и пятой частях стихотворения вопросами «слушателей»: «Что видели вы, что?»; «И что, и что – ещё?» (перевод М.Цветаевой). Эти строки отсылают нас к XVIII песни гомеровской поэмы, в которой феакийский царь Алкиной просит Одиссея рассказать о том, что тот видел и испытал в своём чудесном плавании.
Ты же скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать, Где по морям ты скитался? Каких человеков ты земли Видел? Светлонаселённые их города опиши нам… (Перевод В.А. Жуковского)
Бодлер обращается к сюжету «Одиссеи», чтобы переиначить его. Герой Гомера рассказывает на пиру у феаков о своих приключениях, перед тем как достичь своей цели – родной, привычной Итаки. В «Плавании» же путешественников привлекает не Итака, а Икария – страна-утопия, недостижимая цель; и описание странствий предваряет не возвращение домой, а снова путь куда-то вдаль, последнюю попытку найти волшебную страну – в «неведомой глуби» смерти. Можно сделать вывод, что «Плавание» Бодлера – романтическая «одиссея» .
Романтики всегда стремились в неопределённое «туда»… Но бодлеровские «пловцы» – уже не те романтические герои, что в начале XIX века радостно устремлялись в погоню за мечтой. Чем чаще по ходу стихотворения мелькают синонимы земного рая – «Икария», «Эльдорадо», «Эдем», тем призрачнее становится цель. Действительно ли странники плывут в обетованную землю или только блуждают в собственных фантазиях, переходя от одной иллюзии к другой? Что ими движет – вера или сомнение, «идея-страсть» или игра?..
А не лучше ли и вовсе плыть без цели?
Да и вообще – стоит ли плыть? Ведь тот, кто плывёт, теряет способность мечтать, учась воспринимать всё многообразие мира как всегда и везде одну и ту же «комедию греха»; а тот, кто мечтает, не отходя от стола (как отрок, разглядывающий карту), – обретает безмерный мир иллюзии. Что находит ищущий в «Плавании» Бодлера? Сначала – ужас безумия.
Затем – скуку без исхода…
Наконец, «глотатель широт» превращается в Вечного Жида, обречённого на бесконечные и бесплодные скитания. Выходит, что «Плавание» – романтическая «одиссея», потерявшая цель, запутавшаяся и заблудившаяся, а «пловец» – последний романтик, переживший крах идеалов романтизма, но так и не нашедший им замены. Из всех грёз и мечтаний у лирического героя стихотворения остаётся только идея Смерти – и он вкладывает в порыв к ней весь свой пыл. Смерть теперь единственное прибежище романтика – одновременно и Икария (соблазняющая «нездешней речи нектаром»), и Итака (зовущая «плыть к своей Электре» – то есть к верной сестре, ждущей его родной душе).
Таков итог романтической «одиссеи», но смысл «Плавания» не сводится к этому итогу – слишком бурная страсть вложена в стихи. Эту страсть почувствовала и с блеском сумела передать Марина Цветаева, переведшая «Плавание» за год до смерти, в 1940 году.
Текст стихотворения печатается по изданию «Поэзия Франции. Век XIX». – Москва. – «Художественная литература». – 1985. – Стр.236-240.
Мария Ольшанская
В «Цветах зла» Шарля Бодлера каждое стихотворение воспринимается как глава единой поэмы. Но одно среди них - «Плавание» - стоит особняком: последнее и притом самое большое стихотворение «Цветов зла», оно становится поэмой в поэме и эпилогом ко всему сборнику. Уже в названии стихотворения скрыто грандиозное обобщение: “плавание” - это путь человека и человечества; пространство “плавания” - весь мир, время - вся мировая история.
А ещё название подсказывает смелые литературные аналогии: «Плавание» Бодлера соотносится с самой «Одиссеей» Гомера. Неслучайно речь бодлеровского лирического героя перебивается в третьей и пятой частях стихотворения вопросами “слушателей”: “Что видели вы, что?”; “И что, и что - ещё?” (перевод М.Цветаевой). Эти строки отсылают нас к XVIII песни гомеровской поэмы, в которой феакийский царь Алкиной просит Одиссея рассказать о том, что тот видел и испытал в своём чудесном плавании.
Ты же скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать,
Где по морям ты скитался? Каких человеков ты земли
Видел? Светлонаселённые их города опиши нам…
(Перевод В.А. Жуковского)
Кроме того, в начале поэмы упоминается волшебница Цирцея, а в конце - племя лотофагов. В «Одиссее» это соседние эпизоды (IX и X песни), имеющие сходный смысл: и коварная Цирцея, превращающая спутников Одиссея в свиней, и “мирные” лотофаги, чьё угощение (“сладкомедвяный лотос”) приводит к беспамятству, в равной степени препятствуют цели странствия. В стихотворении же Бодлера эти эпизоды противопоставлены друг другу: от одних чар путешественники бегут (от дурманящего аромата и жестокой власти Цирцеи - “La Circe tyrannique aux dangereux parfums”), к другим чарам - стремятся (“К нам руки тянет друг…”). Цирцея в «Плавании» символизирует “низкий” быт, усыпляющий в человеке человеческое начало и отдающий его в рабство скотским инстинктам, - вот от каких снов спасаются “пловцы”.
В Цирцеиных садах дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств…
(Перевод М.Цветаевой)
А лотофаги сулят забвенье земных горестей и забот, вечный сон, освобождающий от цепей быта, - дары, роднящие страну лотоса с подземным Аидом, к границам которого подходил Одиссей в XI песни гомеровской поэмы.
Бодлер обращается к сюжету «Одиссеи», чтобы переиначить его. Герой Гомера рассказывает на пиру у феаков о своих приключениях, перед тем как достичь своей цели - родной, привычной Итаки. В «Плавании» же путешественников привлекает не Итака, а Икария - страна-утопия, недостижимая цель; и описание странствий предваряет не возвращение домой, а снова путь куда-то вдаль, последнюю попытку найти волшебную страну - в “неведомой глуби” смерти. Можно сделать вывод, что «Плавание» Бодлера - романтическая “одиссея” .
Романтики всегда стремились в неопределённое “туда” (“dahin”, “far away” - ключевые слова соответственно немецкого и английского романтизма). Но бодлеровские “пловцы” - уже не те романтические герои, что в начале XIX века радостно устремлялись в погоню за мечтой. Чем чаще по ходу стихотворения мелькают синонимы земного рая - “Икария”, “Эльдорадо”, “Эдем”, тем призрачнее становится цель. Действительно ли странники плывут в обетованную землю или только блуждают в собственных фантазиях, переходя от одной иллюзии к другой? Что ими движет - вера или сомнение, “идея-страсть” или игра? Уже неясно.
О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть - везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде…
А не лучше ли и вовсе плыть без цели? Возможно, что и так:
Но истые пловцы - те, кто плывут без цели:
Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час ещё твердят: - Вперёд!
Да и вообще - стоит ли плыть? Ведь тот, кто плывёт, теряет способность мечтать, учась воспринимать всё многообразие мира как всегда и везде одну и ту же “комедию греха”; а тот, кто мечтает, не отходя от стола (как отрок, разглядывающий карту), - обретает безмерный мир иллюзии.
Что находит ищущий в «Плавании» Бодлера? Сначала - ужас безумия.
О ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьёт, как тот Архангел злобный,
Невидимым бичом стегающий миры.
Затем - скуку без исхода:
Бесплодна и горька наука дальних странствий.
Сегодня, как вчера, до гробовой доски -
Всё наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.
Наконец, “глотатель широт” превращается в Вечного Жида, обречённого на бесконечные и бесплодные скитания. Выходит, что «Плавание» - романтическая “одиссея”, потерявшая цель, запутавшаяся и заблудившаяся , а “пловец” - последний романтик , переживший крах идеалов романтизма, но так и не нашедший им замены. Из всех грёз и мечтаний у лирического героя стихотворения остаётся только идея Смерти - и он вкладывает в порыв к ней весь свой пыл. Смерть теперь единственное прибежище романтика - одновременно и Икария (соблазняющая “нездешней речи нектаром”), и Итака (зовущая “плыть к своей Электре” - то есть к верной сестре, ждущей его родной душе).
Таков итог романтической “одиссеи”, но смысл «Плавания» не сводится к этому итогу - слишком бурная страсть вложена в стихи. Эту страсть почувствовала и с блеском сумела передать Марина Цветаева, переведшая «Плавание» за год до смерти, в 1940 году. Цветаева открыла как-то свой переводческий секрет, признавшись, что начинает работу с “лучших основных строк”; их она старается переводить как можно ближе к оригиналу. Такими ключевыми строками становятся для Цветаевой именно самые страстные, самые яростные из них, такие как - “Оазис ужаса в песчаности тоски”.
Вслед за В.Вс. Ивановым сравним два перевода первых двух строф. Вот перевод Василия Комаровского:
Мир прежде был велик - как эта жажда знанья,
Когда так молода ещё была мечта.
Он был необозрим в надеждах ожиданья!
И в памяти моей - какая нищета!Мы сели на корабль озлобленной гурьбою,
И с горечью страстей, и с пламенем в мозгах,
Наш взор приворожён к размерному прибою,
Бессмертные - плывём. И тесно в берегах.
Главный недостаток перевода - размывание парадоксально-афористических строк, замыкающих строфы. Так, пытаясь передать строку “Bercant notre infini sur le fini des mers” (“Качая нашу беспредельность на предельности морей”), Комаровский не только далеко уходит от оригинала, но и впадает в “тёмный”, напыщенный слог. Цветаева же переводит эту строку чуть ли не с буквальной точностью: “…и происходит встреча // Безмерности мечты с предельностью морей”. Так же - едва ли не слово в слово - звучат в цветаевском переводе завершающие строки первой строфы «Плавания»:
Ah! que le monde est grand a la clarte des lampes!
Aux yeux du souvenir que le monde est petit!
(О! Как велик этот мир в лучах лампы!
В глазах памяти как мир мал!)Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах как бесконечно мал!
Будучи максимально точной в переводе опорных строк, Цветаева позволяет себе интерпретировать Бодлера в духе собственной поэтики. Но и здесь она верна духу оригинала: анжанбеманы (моменты несовпадения синтаксической и ритмической паузы в стихе), инверсии (то есть изменение порядка слов), эмфатические (то есть с усиливающейся интонацией) повторы , резкие обрывы и эллипсисы (сокращённые предложения - обычно без сказуемого) - все эти характерные для Цветаевой приёмы передают и усиливают страстность бодлеровского стиха. Так, вторую строку «Плавания» - “L’univers est egala son vaste appetit” (“Мир соответствует его - отрока - прожорливому аппетиту”) Цветаева переводит эллиптическим стихом (со своим любимым знаком препинания - тире), передающим не только жадность, но и стремительность детской мечты: для отрока “За каждым валом - даль, за каждой далью - вал”. Ещё эффектнее интерпретация строк о безумце, кричащем с мачты об исполнении мечты и тут же - о крушении надежд:
“Amour… gloire… bonheure!” Enfer! c’est un ecueil!
(“Любовь… слава… счастье!” Проклятье! Это подводный риф!)
У Цветаевой эта коллизия достигает предельного драматизма, а смена настроений - невероятной стремительности:
Душа наша - корабль, идущий в Эльдорадо.
В блаженную страну ведёт - какой пролив?
Вдруг среди гор и бездн, и гидр морского ада -
Крик вахтенного: - Рай! Любовь! Блаженство! - Риф.
Страстный переводчик страстного поэта, Цветаева нагнетает стиховую интонацию:
…Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств…
…Везде - везде - везде - на всём земном пространстве…
…Его, раба, рабы: что в хижине, что в замке
Наследственном: всегда - везде - раба рабы!
И так, в полном согласии с духом оригинала, подготавливает торжественно-романтический финал - великого произведения Бодлера и Цветаевой, сочетающего безотрадность мыслей с энергией стиха.
Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!
Пусть небо и земля - куда черней чернила,
Знай - тысячами солнц сияет наша грудь!Обманутым пловцам раскрой свои глубины!
Мы жаждем, обозрев под солнцем всё, что есть,
На дно твоё нырнуть - Ад или рай - едино! -
В неведомую глубь - чтоб новое обресть!
Круг понятий
Поэтические приёмы
Вопросы и задания
- Сравните «Плавание» Ш.Бодлера со стихотворением М.Ю. Лермонтова «Белеет парус одинокий…».
- Каковы романтические черты этого стихотворения и в чём его антиромантический пафос?
- Каково отношение Бодлера к идее непрерывного прогресса человечества? Обоснуйте свой ответ, опираясь на «Плавание» Бодлера.
- Найдите в переводе М.Цветаевой приёмы и особенности стиля, характерные для её поэтики.
Шарль Бодлер
Перевод Марины Цветаевой
Плаванье
Максиму дю Кан
Для отрока, в ночи? глядящего эстампы,
За каждым валом – даль, за каждой далью – вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах – как бесконечно мал!
В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль – и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.
Что нас толкает в путь? Тех – ненависть к отчизне,
Тех – скука очага, еще иных – в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни, –
Надежда отстоять оставшиеся дни.
В Цирцеиных садах дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененьи чувств,
Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.
Но истые пловцы – те, что плывут без цели:
Плывущие – чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят: вперед!
На облако взгляни: вот облик их желаний!
Как отроку – любовь, как рекруту – картечь,
Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла еще людская речь.
О, ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьет –
как тот Архангел злобный,
Невидимым бичом стегающий миры.
О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть – везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде…
Душа наша – корабль, идущий в Эльдорадо.
В блаженную страну ведет – какой пролив?
Вдруг, среди гор и бездн и гидр морского ада –
Крик вахтенного: – Рай! Любовь! Блаженство! –
Малейший островок, завиденный дозорным,
Нам чудится землей с плодами янтаря,
Лазоревой водой и с изумрудным дерном.
Базальтовый утес являет нам заря.
О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!
Скормить его зыбям, иль в цепи заковать, –
Безвинного лгуна, выдумщика Америк,
От вымысла чьего еще серее гладь.
Так старый пешеход, ночующий в канаве,
Вперяется в Мечту всей силою зрачка.
Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве,
Мигающей свечи на вышке чердака.
Чудесные пловцы! Что за повествованья
Встают из ваших глаз – бездоннее морей!
Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний, –
Сокровища, каких не видывал Нерей.
Умчите нас вперед – без паруса и пара!
Явите нам (на льне натянутых холстин
Так некогда рука очам являла чару)
Видения свои, обрамленные в синь.
Что видели вы, что?
Лиловые моря в венце вечерней славы,
Морские города в тиаре из лучей
Рождали в нас тоску, надежнее отравы,
Как воин опочить на поле славы – сей.
Стройнейшие мосты, славнейшие строенья,
Увы, хотя бы раз сравнились с градом – тем,
Что из небесных туч возводит Случай-Гений…
И тупились глаза, узревшие Эдем.
От сладостей земных – Мечта еще жесточе!
Мечта, извечный дуб, питаемый землей!
Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь
Достигнуть до небес с их солнцем и луной.
Докуда дорастешь, о древо – кипариса
Живучее?..
Для вас мы привезли с морей
Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, –
Приветствовали мы кумиров с хоботами,
С порфировых столпов взирающих на мир,
Резьбы такой – дворцы, такого взлету –
Что от одной мечты – банкротом бы – банкир…
Надежнее вина пьянящие наряды,
Жен, выкрашенных в хну – до ноготка ноги,
И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада…
– И что, и что – еще?
– О, детские мозги!..
Но чтобы не забыть итога наших странствий:
От пальмовой лозы до ледяного мха,
Везде – везде – везде на всем земном пространстве
Мы видели всё ту ж комедию греха:
Ее , рабу одра, с ребячливостью самки
Встающую пятой на мыслящие лбы,
Его , раба рабы: что в хижине, что в замке
Наследственном – всегда – везде – раба рабы!
Мучителя в цветах и мученика в ранах,
Обжорство на крови и пляску на костях,
Безропотностью толп разнузданных тиранов, –
Владык, несущих страх, рабов, метущих прах.
С десяток или два – единственных религий,
Все сплошь ведущих в рай –
и сплошь вводящих в грех
Подвижничество, та?к носящее вериги,
Как сибаритство – шелк и сладострастье – мех.
Болтливый род людской, двухдневными делами
Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе,
Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя:
– Мой равный! Мой Господь! Проклятие тебе!
И несколько умов, любовников Безумья,
Решивших сократить докучный жизни день
И в опия морей нырнувших без раздумья, –
Вот Матери-Земли извечный бюллетень!
Бесплодна и горька наука дальних странствий:
Сегодня, как вчера, до гробовой доски –
Всё наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.
Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя –
Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,
Чтоб только обмануть лихого старца – Время.
Есть племя бегунов. Оно – как Вечный Жид.
И как апостолы, по всем морям и сушам
Проносится. Убить зовущееся днем –
Ни парус им не скор, ни пар. Иные души
И в четырех стенах справляются с врагом.
В тот миг, когда злодей настигнет нас – вся вера
Вернется нам, и вновь воскликнем мы: – вперед!
Как на заре веков мы отплывали в Перу,
Авророю лица приветствуя восход.
Чернильною водой – морями глаже лака –
Мы весело пойдем между подземных скал.
Взывающие: – К нам! – О, каждый, кто взалкал
О, вкрадчивая речь! Нездешней лести нектар!
К нам руки тянет друг – чрез черный водоем.
– Чтоб сердце освежить – плыви к своей Электре! –
Нам некая поет – нас жегшая огнем.
Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О, Смерть, скорее в путь!
Пусть небо и вода – куда черней чернила,
Знай, тысячами солнц сияет наша грудь!
Обманутым пловцам раскрой свои глубины!
Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,
На дно твое нырнуть – Ад или Рай – едино! –
В неведомого глубь – чтоб новое обресть!
Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Марина Цветаева автора Швейцер Виктория Из книги Воспоминания о Марине Цветаевой автора Антокольский Павел ГригорьевичНадежда Городецкая В ГОСТЯХ У МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ «Если бы тема была - „как живет и работает“, - я бы пригласила вас к себе именно для того, чтобы вы увидели, что работать в моей обстановке (глагол: обстать) в достаточной мере невозможно. А так - предпочитаю встречу на
Из книги Полутораглазый стрелец автора Лившиц Бенедикт КонстантиновичВалентина Чирикова КОСТЕР МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ Годы 1922 и 1923-й. Наша семья живет в дачной местности Вшеноры, недалеко от Праги. На том же берегу притока Влтавы, в соседнем поселке, носящем ироническое название Мокропсы, - семья Цветаевой-Эфрон. Мы часто встречаемся.
Из книги Марина Цветаева. Неправильная любовь автора Бояджиева Людмила ГригорьевнаШАРЛЬ БОДЛЕР 192. СООТВЕТСТВИЯ Природа - темный храм, где строй столпов живых Роняет иногда невнятные реченья; В ней лесом символов, исполненных значенья, Мы бродим, на себе не видя взоров их. Как дальних отгулов прерывистая хрия Нам предстоит порой в единстве
Из книги Том 4. Книга 2. Дневниковая проза автора Цветаева МаринаШАРЛЬ БОДЛЕР Бодлер Ш. (1821–1867) - один из крупнейших французских поэтов XIX в., участник революции 1848 г. Автор единственной поэтической книги «Цветы зла» (1857). Утверждая в своей лирике эстетическую ценность всего темного, «греховного», осуждаемого общепринятой моралью, он
Из книги Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах автора Мочалова Ольга АлексеевнаОсновные даты жизни и творчества Марины Цветаевой 1892, 8 октября (26 сентября ст. ст.) - В доме профессора Ивана Владимировича Цветаева и его жены Марии Александровны (урожденной Мейн) родилась дочь Марина.1894 - Рождение сестры Анастасии.До 1902 - Жизнь между Москвой и Тарусой
Из книги Тайный русский календарь. Главные даты автора Быков Дмитрий ЛьвовичУ Марины Цветаевой (От парижского корреспондента «Сегодня») Живет Цветаева очень далеко - почти за городом. Приехала ненадолго, может быть, до Рождества, и к Парижу приглядывается с особенным, одним только русским знакомым волнением.Марина Цветаева совсем молода: шапка
Из книги 100 великих поэтов автора Еремин Виктор НиколаевичРассказ Марины Цветаевой (1939 год) Семья Бальмонтов живет в Париже на средства частной благотворительности. Анна Ивановна по-прежнему спутница поэта, где-то служит, жалкая старуха. Бальмонт изредка пишет небольшие стихи. Он говорит: «Я уже достаточно много писал, и мало
Из книги Одна – здесь – жизнь автора Цветаева Марина Из книги Путь комет. Разоблаченная морока автора Кудрова Ирма ВикторовнаШАРЛЬ БОДЛЕР (1821-1867) Демон поэзии, маркиз де Сад в стихосложении, мрачный растлитель… Как только ни называли в свое время автора «Цветов зла». Видимо, вполне заслуженно, поскольку именно Шарль Бодлер настежь распахнул двери в поэзию литературному фрейдизму. Он
Из книги Самые пикантные истории и фантазии знаменитостей. Часть 1 автора Амиллс РосерМемуарные портреты Марины Цветаевой Настоящий том художественной прозы Цветаевой включает в себя практически все лучшее, на наш взгляд, из написанного ею в этом жанре.В первую очередь, это «прекрасный цикл» (по словамВ. Ходасевича) ее знаменитых мемуарных
Из книги Память о мечте [Стихи и переводы] автора Пучкова Елена ОлеговнаОсновные даты жизни и творчества Марины Цветаевой 1892, 26 сентябряВ семье профессора московского университета Ивана Владимировича Цветаева и его жены Марии Александровны (урожденной Мейн) родилась дочь Марина.1902, осеньОтъезд вместе с матерью и младшей сестрой Анастасией
Из книги Цветаева без глянца автора Фокин Павел ЕвгеньевичШарль Бодлер Зависимость от музы-проституткиШарль Пьер Бодле?р (1821–1867) – поэт и критик, классик французской и мировой литературы.В 1840 году, в 19 лет, он начал изучать право и стал вести распутный образ жизни, что вызывало постоянные ссоры с семьей из-за его склонности к
Из книги Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения автора Поливанов Константин МихайловичШарль Бодлер (1821–1867) Приглашение к путешествию Дитя, сестра моя! Уедем в те края, Где мы с тобой не разлучаться сможем, Где для любви – века. Где даже смерть легка, В краю желанном, на тебя похожем, И солнца влажный луч Среди ненастных туч Усталого ума легко коснется, Твоих
Из книги автораКраткая летопись жизни и творчества Марины Цветаевой 1892, 8 октября (26 сентября старого стиля). В доме профессора Ивана Владимировича Цветаева и его жены Марии Александровны (урожденной Мейн) родилась дочь Марина.1894. Рождение сестры Анастасии.До 1902. Жизнь между Москвой и
Из книги автора«Попытка комнаты» Марины Цветаевой. Опыт интерпретации Поэма «Попытка комнаты» представляет один из самых «герметичных», трудных для понимания текстов Цветаевой. Нам представляется, что выяснение причин «особой» сложности этого текста (даже в сравнении с другими
[Максиму Дю Кану ] I Для отрока, в ночи глядящего эстампы, За каждым валом - даль, за каждой далью - вал. Как этот мир велик в лучах рабочей лампы! Ах, в памяти очах - как бесконечно мал! В один ненастный день, в тоске нечеловечьей, Не вынеся тягот, под скрежет якорей, Мы всходим на корабль, и происходит встреча Безмерности мечты с предельностью морей. Что нас толкает в путь? Тех - ненависть к отчизне, Тех - скука очага, еще иных - в тени Цирцеиных ресниц оставивших полжизни - Надежда отстоять оставшиеся дни. В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами, Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств, Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя Не вытравят следов волшебницыных уст. Но истые пловцы - те, что плывут без цели: Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт, Что каждую зарю справляют новоселье И даже в смертный час еще твердят: - Вперед! На облако взгляни: вот облик их желаний! Как отроку - любовь, как рекруту - картечь, Так край желанен им, которому названья Доселе не нашла еще людская речь. II О ужас! Мы шарам катящимся подобны, Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный, Невидимым бичом стегающий миры. О, странная игра с подвижною мишенью! Не будучи нигде, цель может быть - везде! Игра, где человек охотится за тенью, За призраком ладьи на призрачной воде... Душа наша - корабль, идущий в Эльдорадо. В блаженную страну ведет - какой пролив? Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада - Крик вахтенного: - Рай! Любовь! Блаженство! Риф. Малейший островок, завиденный дозорным, Нам чудится землей с плодами янтаря, Лазоревой водой и с изумрудным дерном. - Базальтовый утес являет нам заря. О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег! Скормить его зыбям иль в цепи заковать, - Безвинного лгуна, выдумщика Америк, От вымысла чьего еще серее гладь. Так старый пешеход, ночующий в канаве, Вперяется в мечту всей силою зрачка. Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве, Мигающей свечи на вышке чердака. III Чудесные пловцы! Что за повествованья Встают из ваших глаз - бездоннее морей! Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний, Сокровища, каких не видывал Нерей. Умчите нас вперед - без паруса и пара! Явите нам (на льне натянутых холстин Так некогда рука очам являла чару) - Видения свои, обрамленные в синь. Что видели вы, что? IV «Созвездия. И зыби, И желтые пески, нас жгущие поднесь. Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, - Ах, нечего скрывать! - скучали мы, как здесь. Лиловые моря в венце вечерней славы, Морские города в тиаре из лучей Рождали в нас тоску, надежнее отравы, Как воин опочить на поле славы - сей. Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, - Увы! хотя бы раз сравнялись с градом - тем, Что из небесных туч возводит Случай - Гений.. - И тупились глаза, узревшие Эдем. От сладостей земных - Мечта еще жесточе! Мечта, извечный дуб, питаемый землей! Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь Достигнуть до небес с их солнцем и луной. Докуда дорастешь, о, древо кипариса Живучее? ...Для вас мы привезли с морей Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, - Всем вам, которым вещь чем дальше - тем милей! Приветствовали мы кумиров с хоботами, С порфировых столпов взирающих на мир, Резьбы такой - дворцы, такого взлета - камень, Что от одной мечты - банкротом бы - банкир... Надежнее вина пьянящие наряды Жен, выкрашенных в хну - до ноготка ноги, И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада...» V И что, и что - еще? VI «О, детские мозги! Но чтобы не забыть итога наших странствий: От пальмовой лозы до ледяного мха - Везде - везде - везде - на всем земном пространстве Мы видели все ту ж комедию греха: Ее, рабу одра, с ребячливостью самки Встающую пятой на мыслящие лбы, Его, раба рабы: что в хижине, что в замке Наследственном: всегда - везде - раба рабы! Мучителя в цветах и мученика в ранах, Обжорство на крови и пляску на костях, Безропотностью толп разнузданных тиранов, - Владык, несущих страх, рабов, метущих прах. С десяток или два - единственных религий, Всех сплошь ведущих в рай - и сплошь вводящих в грех! Подвижничество, так носящее вериги, Как сибаритство - шелк и сладострастье - мех. Болтливый род людской, двухдневными делами Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе, Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя: - Мой равный! Мой Господь! Проклятие тебе! - И несколько умов, любовников Безумья, Решивших сократить докучной жизни день И в опия моря нырнувших без раздумья, - Вот Матери-Земли извечный бюллетень!» VII Бесплодна и горька наука дальних странствий. Сегодня, как вчера, до гробовой доски - Все наше же лицо встречает нас в пространстве: Оазис ужаса в песчаности тоски. Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя - Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит, Чтоб только обмануть лихого старца - Время, Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид. И, как апостолы, по всем морям и сушам Проносится. Убить зовущееся днем - Ни парус им не скор, ни пар. Иные души И в четырех стенах справляются с врагом. В тот миг, когда злодей настигнет нас - вся вера Вернется нам, и вновь воскликнем мы: - Вперед! Как на заре веков мы отплывали в Перу, Авророю лица приветствуя восход. Чернильною водой - морями глаже лака - Мы весело пойдем между подземных скал. О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака Взывающие: «К нам! - О, каждый, кто взалкал Лотосова плода! Сюда! В любую пору Здесь собирают плод и отжимают сок. Сюда, где круглый год - день лотосова сбора, Где лотосову сну вовек не минет срок!» О, вкрадчивая речь! Нездешней речи нектар!.. К нам руки тянет друг - чрез черный водоем. «Чтоб сердце освежить - плыви к своей Электре!» Нам некая поет - нас жегшая огнем. VIII Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило! Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь! Пусть небо и вода - куда черней чернила, Знай - тысячами солнц сияет наша грудь! Обманутым пловцам раскрой свои глубины! Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть, На дно твое нырнуть - Ад или Рай - едино! - В неведомого глубь - чтоб новое обресть!