А. П

В зале и гостиной нет никого, кроме Любови Андреевны, которая сидит, сжалась вся и горько плачет. Тихо играет музыка. Быстро входят Аня и Трофимов . Аня подходит к матери и становится перед ней на колени. Трофимов остается у входа в залу.

«Променад парами!»... «Большой круг, балансе!»... «Кавалеры, на колени и благодарите дам» (франц.). Хороший человек, но плохой музыкант (нем.).

Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.

*
"ЧЕТВЕРОНОГАЯ ВОРОНА", П.Артемьев, ТЮЗ (ГИТИС), Москва, 2013(2012)г. (10)

Хорошо, когда в театральном расписании (совершенно случайно) встанут рядом два спектакля чем-то обьединенные в пару. В данном случае два дипломных спектакля курса Хейфеца в ГИТИСе, включенные в репертуар ТЮЗа, на малую сцену (которая на самом деле на основной сцене размещается, ряды для зрителей выстроены на сцене, а сценическая изнанка - старые стены и оборудование - становятся естественной декорацией, или можно сказать пространством, собственные декорации обоих спектаклей туда очень удачно встроены. А спектакли также удачно встроились в репертуар ТЮЗа (от «Вороны» возникают даже более существенные отсылки к «Роберто Зукко», чем от «Лейтенанта»).
Таким образом познакомился с очень интересной молодой компанией, в этом сезоне пополнившей труппу театра - Олег Ребров, Руслан Братов, Александр Паль, Соня Райзман. Они участвовали в обеих постановках и никто не повторился, каждый повернулся новой гранью, в «Вороне» – более яркой. И что еще важнее, в «Вороне» они составили настоящий идеально настроенный ансамбль, в который идеально вписались тюзовские актеры (Сливина в роли жены мужика и три киргиза Белов, Костромыкин, Шляга).

На самом деле ставить Хармса очень легко. Также легко, как ставить Чехова. Чехов это «тоска по лучшей жизни» – вот и на сцене должна быть тоска, люди говорят, носят свои пиджаки, а жизнь проходит. Почему на сцене такая скука? – так это же Чехов.
Хармс это «абсурд жизни». Вот и на сцене должен быть абсурд, изобразить его еще проще, чем тоску. Абсурд – универсальная отмазка. Почему на сцене бессвязный бардак, ничего не понятно – так это же Хармс, абсурд.

Тот, кто проторенных путей в искусстве не ищет, должен как-то усложнить себе задачу. Чехова можно попробовать поставить наоборот, эксцентрично и с абсурдом. А вот как поступить с Хармсом? Его не переабсурдишь. Можно клоунаду добавить (что уже сделал Левитин и закрыл тему). Разве Хармса можно поставить наоборот, то есть психологично-реалистично и даже гипер-реалистично? Нельзя. Все что угодно, только не это. Нет, нет.

А почему собственно нет, а может попробовать, что мы теряем?
И попробовали. И нашли.

«Нет ничего правдоподобнее, чем абсурд Хармса» – написано в аннотации к спектаклю и доказано спектаклем с исчерпывающей полнотой. Там не правдоподобие, там просто правда.
Начинается спектакль со сценок перед закрытой дверью, подробные психологические этюды, плотная вязь петелька крючочек не только на уровне слов и интонаций, звуков-вздохов, но на уровне микроскопических телодвижений, поворотов, взглядов. Такая правда жизни. И не вообще, а конкретная, социологически точная. И даже не хармсовских советских времен, а самого сегодняшнего дня зарисовки с натуры – уралвагонзавод в кепочке, креативный американец в белой рубашке с бабочкой, одинокая женщина и «таджики», то есть в данном случае киргизы.
Разыграно все очень вкусно, узнаваемо и сплошной реализм и никакого абсурдизма. И даже непонятно, каким образом этот мужик затем превращается из антигероя в героя спектакля. Он так отвратителен, поскорее бы ушел куда-нибудь или хотя бы замолчал и тогда все остальные персонажи и все зрители вздохнут с облегчением.
Кстати, очень распространенная мысль - во всем виноваты вовсе не пресловутые киргизы, а вот он, мужик. Если его убрать куда-нибудь, элиминировать (), американцы с киргизами заживут здесь прекрасно и за дверью окажется не жирная килечка, а мюзик-холл с ананасами в шампанском.

Но вот когда мужик замолкает (ненадолго) и приваливается к косяку закрытой двери и обхватывает руками живот – с голодухи, становится понятно (генетическая память включается), что такое дверь продовольственного магазина, очередь за хлебом. И уже не просто за хлебом. А за «хлебом насущным».

Обобщения, метафоры и символы проникают в спектакль совершенно незаметно, вернее УЖЕ проникли, с самой первой сцены – сидит киргиз у закрытой двери, семечки лузгает. Под ногами такой слой шелухи накопился, что закрывает ступни. Давно сидит.
А потом в скороговорке на тему «во всем киргизы виноваты, да?» он перечисляет «лег спать верующим, проснулся неверующим – киргизы виноваты». Этот старший киргиз (Руслан Братов) оказывается совсем не прост и чем дальше, тем больше.
Бытовое, психологическое, социальное переходит на экзистенциальный уровень постепенно, незаметно вроде как само-собой. И уже дверь, торчащая в самом центре спектакля, становиться символом и думаешь, а что же там, за закрытой дверью?
Две вставные парные сцены – американец с Галей и мужик с женой, неуклюжее знакомство и постылый брак, двумя штрихами показывают жизнь, окружающую эту дверь в магазин. И стирают социальные различия между человеком в белой сорочке и человеком в рваной рубахе.
Самая конкретная («чисто-конкретная») социальная маска «гегемона» превращается в обобщенный образ, в просто-человека, гомосапиенса. Хармсовский мужик у режиссера Артемьева и актера Реброва оказывается родным братом Роберто Зукко Гинкаса и Трухменева (противостоящий невыносимой окружающей среде и ищущий свет) и родным братом зрителю и вообще каждому человеку (все люди братья, еж твою мать!).

И уже нисколько не удивляешься, когда приходит мысль, что за дверью продуктового магазина должен быть Бог (ни много ни мало). Голодная собака верует только в мясо.

Так и окажется – за дверью окажется сначала глухая бетонная стена. Даже не пустота.
Ну а потом – апофеоз, сон упоительный голодной собаки. Красная (цвета свежего мяса) комната, официанты поднесут хереса шампанского.
Этот прекрасный театральный храм выстроен на прочном психологическом фундаменте и теперь уже в нем возможно всё - и ирония, и абсурд, и опера, и клоунада (несколько движений тростью Александра Паля, как снайперские … нет, не выстрелы, а уколы шпагой).

Коммунизм, рог изобилия, родная страна с молочными реками и кисельными берегами. И грянет хор из «Набукко»

Va, pensiero, sull’ali dorate;
Va, ti posa sui clivi, sui colli,
Ove olezzano tepide e molli
L’aure dolci del suolo natal!

Arpa d’or dei fatidici vati,
Perché muta dal salice pendi?
O t’ispiri il Signore un concento
Che ne infonda al patire virtù!

Лети, мысль, на золотых крыльях;
лети, отдыхая на горах и холмах,
туда, где воздух напоен теплом и нежностью,
сладостным ароматом родной земли!

Золотая арфа древних пророков,
почему, немая, ты висишь на вербе?
пусть Господь внушит тебе мелодию,
которая даст нам силы страдать!

Гостиная, отделенная аркой от залы. Горит люстра. Слышно, как в передней играет еврейский оркестр, тот самый, о котором упоминается во втором акте. Вечер. В зале танцуют grand-rond. Голос Симеонова-Пищика: «Promenade à une paire!» Выходят в гостиную: в первой паре Пищик и Шарлотта Ивановна, во второй – Трофимов и Любовь Андреевна, в третьей – Аня с почтовым чиновником, в четвертой – Варя с начальником станции и т. д. Варя тихо плачет и, танцуя, утирает слезы. В последней паре Дуняша. Идут по гостиной, Пищик кричит: «Grand-rond, balancez!» и «Les cavaliers à genoux et remerciez vos dames».

Фирс во фраке проносит на подносе сельтерскую воду. Входят в гостиную Пищик и Трофимов.

Пищик . Я полнокровный, со мной уже два раза удар был, танцевать трудно, но, как говорится, попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй. Здоровье-то у меня лошадиное. Мой покойный родитель, шутник, царство небесное, насчет нашего происхождения говорил так, будто древний род наш Симеоновых-Пищиков происходит будто бы от той самой лошади, которую Калигула посадил в сенате… (Садится.) Но вот беда: денег нет! Голодная собака верует только в мясо… (Храпит и тотчас же просыпается.) Так и я… могу только про деньги…

Трофимов . А у вас в фигуре в самом деле есть что-то лошадиное.

Пищик . Что ж… лошадь хороший зверь… Лошадь продать можно…

Слышно, как в соседней комнате играют на биллиарде. В зале под аркой показывается Варя.

Трофимов (дразнит) . Мадам Лопахина! Мадам Лопахина!..

Варя (сердито) . Облезлый барин!

Трофимов . Да, я облезлый барин и горжусь этим!

Варя (в горьком раздумье) . Вот наняли музыкантов, а чем платить? (Уходит.)

Трофимов (Пищику) . Если бы энергия, которую вы в течение всей вашей жизни затратили на поиски денег для уплаты процентов, пошла у вас на что-нибудь другое, то, вероятно, в конце концов вы могли бы перевернуть землю.

Пищик . Ницше… философ… величайший, знаменитейший… громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно.

Трофимов . А вы читали Ницше?

Пищик . Ну… Мне Дашенька говорила. А я теперь в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай… Послезавтра триста десять рублей платить… Сто тридцать уже достал… (Ощупывает карманы, встревоженно.) Деньги пропали! Потерял деньги! (Сквозь слезы.) Где деньги? (Радостно.) Вот они, за подкладкой… Даже в пот ударило…

Входят Любовь Андреевна и Шарлотта Ивановна.

Любовь Андреевна (напевает лезгинку) . Отчего так долго нет Леонида? Что он делает в городе? (Дуняше.) Дуняша, предложите музыкантам чаю…

Трофимов . Торги не состоялись, по всей вероятности.

«Вишневый сад». Спектакль по пьесе А. П. Чехова, 1976

Любовь Андреевна . И музыканты пришли некстати, и бал мы затеяли некстати… Ну, ничего… (Садится и тихо напевает.)

Шарлотта (подает Пищику колоду карт) . Вот вам колода карт, задумайте какую-нибудь одну карту.

Пищик . Задумал.

Шарлотта . Тасуйте теперь колоду. Очень хорошо. Дайте сюда, о мой милый господин Пищик. Ein, zwei, drei! Теперь поищите, она у вас в боковом кармане…

Пищик (достает из бокового кармана карту) . Восьмерка пик, совершенно верно! (Удивляясь.) Вы подумайте!

Шарлотта (держит на ладони колоду карт, Трофимову) . Говорите скорее, какая карта сверху?

Трофимов . Что ж? Ну, дама пик.

Шарлотта . Есть! (Пищику.) Ну? Какая карта сверху?

Пищик . Туз червовый.

Шарлотта . Есть!.. (Бьет по ладони, колода карт исчезает.) А какая сегодня хорошая погода!

Начальник станции (аплодирует) . Госпожа чревовещательница, браво!

Пищик (удивляясь) . Вы подумайте! Очаровательнейшая Шарлотта Ивановна… я просто влюблен…

Шарлотта . Влюблен? (Пожав плечами.) Разве вы можете любить? Guter Mensch, aber schlechter Musikant.

Трофимов (хлопает Пищика по плечу) . Лошадь вы этакая…

Шарлотта . Прошу внимания, еще один фокус. (Берет со стула плед.) Вот очень хороший плед, я желаю продавать… (Встряхивает.) Не желает ли кто покупать?

Пищик (удивляясь) . Вы подумайте!

Шарлотта . Ein, zwei, drei! (Быстро поднимает опущенный плед.)

За пледом стоит Аня; она делает реверанс, бежит к матери, обнимает ее и убегает назад в залу при общем восторге.

Любовь Андреевна (аплодирует) . Браво, браво!..

Шарлотта . Теперь еще! Ein, zwei, drei!

Поднимает плед; за пледом стоит Варя и кланяется.

Пищик (удивляясь) . Вы подумайте!

Шарлотта . Конец! (Бросает плед на Пищика, делает реверанс и убегает в залу.)

Пищик (спешит за ней) . Злодейка… какова? Какова? (Уходит.)

Любовь Андреевна . А Леонида все нет. Что он делает в городе, так долго, не понимаю! Ведь все уже кончено там, имение продано или торги не состоялись, зачем же так долго держать в неведении!

Варя (стараясь ее утешить) . Дядечка купил, я в этом уверена.

Трофимов (насмешливо) . Да.

Варя . Бабушка прислала ему доверенность, чтобы он купил на ее имя с переводом долга. Это она для Ани. И я уверена, бог поможет, дядечка купит.

Любовь Андреевна . Ярославская бабушка прислала пятнадцать тысяч, чтобы купить имение на ее имя, – нам она не верит, – а этих денег не хватило бы даже проценты заплатить. (Закрывает лицо руками.) Сегодня судьба моя решается, судьба…

Трофимов (дразнит Варю) . Мадам Лопахина!

Варя (сердито) . Вечный студент! Уже два раза увольняли из университета.

Любовь Андреевна . Что же ты сердишься, Варя? Он дразнит тебя Лопахиным, ну что ж? Хочешь – выходи за Лопахина, он хороший, интересный человек. Не хочешь – не выходи; тебя, дуся, никто не неволит…

Варя . Я смотрю на это дело серьезно, мамочка, надо прямо говорить. Он хороший человек, мне нравится.

Любовь Андреевна . И выходи. Что же ждать, не понимаю!

Варя . Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня. Если бы были деньги, хоть немного, хоть бы сто рублей, бросила бы я все, ушла бы подальше. В монастырь бы ушла.

Трофимов . Благолепие!

Варя (Трофимову) . Студенту надо быть умным! (Мягким тоном, со слезами.) Какой вы стали некрасивый, Петя, как постарели! (Любови Андреевне, уже не плача.) Только вот без дела не могу, мамочка. Мне каждую минуту надо что-нибудь делать.

Входит Яша.

Яша (едва удерживаясь от смеха) . Епиходов биллиардный кий сломал!.. (Уходит.)

Варя . Зачем же Епиходов здесь? Кто ему позволил на биллиарде играть? Не понимаю этих людей… (Уходит.)

Любовь Андреевна . Не дразните ее, Петя, вы видите, она и без того в горе.

Трофимов . Уж очень она усердная, не в свое дело суется. Все лето не давала покоя ни мне, ни Ане, боялась, как бы у нас романа не вышло. Какое ей дело? И к тому же я вида не подавал, я так далек от пошлости. Мы выше любви!

Любовь Андреевна . А я вот, должно быть, ниже любви. (В сильном беспокойстве.) Отчего нет Леонида? Только бы знать: продано имение или нет? Несчастье представляется мне до такой степени невероятным, что даже как-то не знаю, что думать, теряюсь… Я могу сейчас крикнуть… могу глупость сделать. Спасите меня, Петя. Говорите же что-нибудь, говорите…

Трофимов . Продано ли сегодня имение или не продано – не все ли равно? С ним давно уже покончено, нет поворота назад, заросла дорожка. Успокойтесь, дорогая. Не надо обманывать себя, надо хоть раз в жизни взглянуть правде прямо в глаза.

Любовь Андреевна . Какой правде? Вы видите, где правда и где неправда, а я точно потеряла зрение, ничего не вижу. Вы смело решаете все важные вопросы, но скажите, голубчик, не потому ли это, что вы молоды, что вы не успели перестрадать ни одного вашего вопроса? Вы смело смотрите вперед, и не потому ли, что не видите и не ждете ничего страшного, так как жизнь еще скрыта от ваших молодых глаз? Вы смелее, честнее, глубже нас, но вдумайтесь, будьте великодушны хоть на кончике пальца, пощадите меня. Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом… (Обнимает Трофимова, целует его в лоб.) Ведь мой сын утонул здесь… (Плачет.) Пожалейте меня, хороший, добрый человек.

Трофимов . Вы знаете, я сочувствую всей душой.

Любовь Андреевна . Но надо иначе, иначе это сказать… (Вынимает платок, на пол падает телеграмма.) У меня сегодня тяжело на душе, вы не можете себе представить. Здесь мне шумно, дрожит душа от каждого звука, я вся дрожу, а уйти к себе не могу, мне одной в тишине страшно. Не осуждайте меня, Петя… Я вас люблю, как родного. Я охотно бы отдала за вас Аню, клянусь вам, только, голубчик, надо же учиться, надо курс кончить. Вы ничего не делаете, только судьба бросает вас с места на место, так это странно… Не правда ли? Да? И надо же что-нибудь с бородой сделать, чтобы она росла как-нибудь… (Смеется.) Смешной вы!

Трофимов (поднимает телеграмму) . Я не желаю быть красавцем.

Любовь Андреевна . Это из Парижа телеграмма. Каждый день получаю. И вчера, и сегодня. Этот дикий человек опять заболел, опять с ним нехорошо… Он просит прощения, умоляет приехать, и понастоящему мне следовало бы съездить в Париж, побыть возле него. У вас, Петя, строгое лицо, но что же делать, голубчик мой, что мне делать, он болен, он одинок, несчастлив, а кто там поглядит за ним, кто удержит его от ошибок, кто даст ему вовремя лекарство? И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно. Люблю, люблю… Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу. (Жмет Трофимову руку.) Не думайте дурно, Петя, не говорите мне ничего, не говорите…

Трофимов (сквозь слезы) . Простите за откровенность бога ради: ведь он обобрал вас!

Любовь Андреевна . Нет, нет, нет, не надо говорить так… (Закрывает уши.)

Трофимов . Ведь он негодяй, только вы одна не знаете этого! Он мелкий негодяй, ничтожество…

Любовь Андреевна (рассердившись, но сдержанно) . Вам двадцать шесть лет или двадцать семь, а вы все еще гимназист второго класса!

Трофимов . Пусть!

Любовь Андреевна . Надо быть мужчиной, в ваши годы надо понимать тех, кто любит. И надо самому любить… надо влюбляться! (Сердито.) Да, да! И у вас нет чистоты, а вы просто чистюлька, смешной чудак, урод…

Трофимов (в ужасе) . Что она говорит!

Любовь Андреевна . «Я выше любви!» Вы не выше любви, а просто, как вот говорит наш Фирс, вы недотёпа. В ваши годы не иметь любовницы!..

Трофимов (в ужасе) . Это ужасно! Что она говорит?! (Идет быстро в зал, схватив себя за голову.) Это ужасно… Не могу, я уйду… (Уходит, но тотчас же возвращается.) Между нами все кончено! (Уходит в переднюю.)

Любовь Андреевна (кричит вслед) . Петя, погодите! Смешной человек, я пошутила! Петя!

Слышно, как в передней кто-то быстро идет по лестнице и вдруг с грохотом падает вниз. Аня и Варя вскрикивают, но тотчас же слышится смех.

Что там такое?

Вбегает Аня.

Аня (смеясь) . Петя с лестницы упал! (Убегает.)

Любовь Андреевна . Какой чудак этот Петя…

Начальник станции останавливается среди залы и читает «Грешницу» А. Толстого. Его слушают, но едва он прочел несколько строк, как из передней доносятся звуки вальса, и чтение обрывается. Все танцуют. Проходят из передней Трофимов, Аня, Варя и Любовь Андреевна.

Ну, Петя… ну, чистая душа… я прощения прошу… Пойдемте танцевать… (Танцует с Петей.)

Аня и Варя танцуют.Фирс входит, ставит свою палку около боковой двери. Яша тоже вошел из гостиной, смотрит на танцы.

Яша . Что, дедушка?

Фирс . Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали генералы, бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я. Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и жив.

Яша . Надоел ты, дед. (Зевает.) Хоть бы ты поскорее подох.

Фирс . Эх ты… недотёпа! (Бормочет.)

Трофимов и Любовь Андреевна танцуют в зале, потом в гостиной.

Любовь Андреевна . Merci! Я посижу… (Садится.) Устала.

Входит Аня.

Аня (взволнованно) . А сейчас на кухне какой-то человек говорил, что вишневый сад уже продан сегодня.

Любовь Андреевна . Кому продан?

Аня . Не сказал, кому. Ушел. (Танцует с Трофимовым, оба уходят в залу.)

Яша . Это там какой-то старик болтал. Чужой.

Фирс . А Леонида Андреича еще нет, не приехал. Пальто на нем легкое, демисезон, того гляди простудится. Эх, молодо-зелено.

Любовь Андреевна . Я сейчас умру. Подите, Яша, узнайте, кому продано.

Яша . Да он давно ушел, старик-то. (Смеется.)

Любовь Андреевна (с легкой досадой) . Ну, чему вы смеетесь? Чему рады?

Яша . Очень уж Епиходов смешной. Пустой человек. Двадцать два несчастья.

Любовь Андреевна . Фирс, если продадут имение, то куда ты пойдешь?

Фирс . Куда прикажете, туда и пойду.

Любовь Андреевна . Отчего у тебя лицо такое? Ты нездоров? Шел бы, знаешь, спать…

Фирс . Да… (С усмешкой.) Я уйду спать, а без меня тут кто подаст, кто распорядится? Один на весь дом.

Яша (Любови Андреевне) . Любовь Андреевна! Позвольте обратиться к вам с просьбой, будьте так добры! Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно. (Оглядываясь, вполголоса.) Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная, народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!

Входит Пищик.

Пищик . Позвольте просить вас… на вальсишку, прекраснейшая… (Любовь Андреевна идет с ним.) Очаровательная, все-таки сто восемьдесят рубликов я возьму у вас… Возьму… (Танцует.) Сто восемьдесят рубликов…

Перешли в зал.

Яша (тихо напевает) . «Поймешь ли ты души моей волненье…»

В зале фигура в сером цилиндре и в клетчатых панталонах машет руками и прыгает; крики: «Браво, Шарлотта Ивановна!»

Дуняша (остановилась, чтобы попудриться) . Барышня велит мне танцевать, – кавалеров много, а дам мало, – а у меня от танцев кружится голова, сердце бьется, Фирс Николаевич, а сейчас чиновник с почты такое мне сказал, что у меня дыхание захватило.

Музыка стихает.

Фирс . Что же он тебе сказал?

Дуняша . Вы, говорит, как цветок.

Яша (зевает) . Невежество… (Уходит.)

Дуняша . Как цветок… Я такая деликатная девушка, ужасно люблю нежные слова.

Фирс . Закрутишься ты.

Входит Епиходов.

Епиходов . Вы, Авдотья Федоровна, не желаете меня видеть… как будто я какое насекомое. (Вздыхает.) Эх, жизнь!

Дуняша . Что вам угодно?

Епиходов . Несомненно, может, вы и правы. (Вздыхает.) Но, конечно, если взглянуть с точки зрения, то вы, позволю себе так выразиться, извините за откровенность, совершенно привели меня в состояние духа. Я знаю свою фортуну, каждый день со мной случается какое-нибудь несчастье, и к этому я давно уже привык, так что с улыбкой гляжу на свою судьбу. Вы дали мне слово, и хотя я…

Дуняша . Прошу вас, после поговорим, а теперь оставьте меня в покое. Теперь я мечтаю. (Играет веером.)

Епиходов . У меня несчастье каждый день, и я, позволю себе так выразиться, только улыбаюсь, даже смеюсь.

Входит из залы Варя.

Варя . Ты все еще не ушел, Семен? Какой же ты, право, неуважительный человек. (Дуняше.) Ступай отсюда, Дуняша. (Епиходову.) То на биллиарде играешь и кий сломал, то по гостиной расхаживаешь, как гость.

Епиходов . С меня взыскивать, позвольте вам выразиться, вы не можете.

Варя . Я не взыскиваю с тебя, а говорю. Только и знаешь, что ходишь с места на место, а делом не занимаешься. Конторщика держим, а неизвестно – для чего.

Епиходов (обиженно) . Работаю ли я, хожу ли, кушаю ли, играю ли на биллиарде, про то могут рассуждать только люди понимающие и старшие.

Варя . Ты смеешь мне говорить это! (Вспылив.) Ты смеешь? Значит, я ничего не понимаю? Убирайся же вон отсюда! Сию минуту!

Епиходов (струсив) . Прошу вас выражаться деликатным способом.

Варя (выйдя из себя) . Сию же минуту вон отсюда! Вон!

Он идет к двери, она за ним.

Двадцать два несчастья! Чтобы духу твоего здесь не было! Чтобы глаза мои тебя не видели!

А, ты назад идешь? (Хватает палку, поставленную около двери Фирсом.) Иди… Иди… Иди, я тебе покажу… А, ты идешь? Идешь? Так вот же тебе… (Замахивается.)

В это время входит Лопахин.

Лопахин . Покорнейше благодарю.

Варя (сердито и насмешливо) . Виновата!

Лопахин . Ничего-с. Покорно благодарю за приятное угощение.

Варя . Не стоит благодарности. (Отходит, потом оглядывается и спрашивает мягко.) Я вас не ушибла?

Лопахин . Нет, ничего. Шишка, однако, вскочит огромадная.

Пищик . Видом видать, слыхом слыхать… (Целуется с Лопахиным.) Коньячком от тебя попахивает, милый мой, душа моя. А мы тут тоже веселимся.

Входит Любовь Андреевна.

Любовь Андреевна . Это вы, Ермолай Алексеич? Отчего так долго? Где Леонид?

Лопахин . Леонид Андреич со мной приехал, он идет…

Любовь Андреевна (волнуясь) . Ну, что? Были торги? Говорите же!

Лопахин (сконфуженно, боясь обнаружить свою радость) . Торги кончились к четырем часам… Мы к поезду опоздали, пришлось ждать до половины десятого. (Тяжело вздохнув.) Уф! У меня немножко голова кружится…

Входит Гаев; в правой руке у него покупки, левой он утирает слезы.

Любовь Андреевна . Леня, что? Леня, ну? (Нетерпеливо, со слезами.) Скорей же, бога ради…

Гаев (ничего ей не отвечает, только машет рукой; Фирсу, плача) . Вот возьми… Тут анчоусы, керченские сельди… Я сегодня ничего не ел… Столько я выстрадал!

Дверь в биллиардную открыта; слышен стук шаров и голос Яши: «Семь и восемнадцать!» У Гаева меняется выражение, он уже не плачет.

Устал я ужасно. Дашь мне, Фирс, переодеться. (Уходит к себе через залу, за ним Фирс.)

Пищик . Что на торгах? Рассказывай же!

Любовь Андреевна . Продан вишневый сад?

Лопахин . Продан.

Любовь Андреевна . Кто купил?

Лопахин . Я купил.

Пауза.

Любовь Андреевна угнетена; она упала бы, если бы не стояла возле кресла и стола. Варя снимает с пояса ключи, бросает их на пол, посреди гостиной, и уходит.

Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу… (Смеется.) Пришли мы на торги, там уже Дериганов. У Леонида Андреича было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти… Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось за мной. Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Боже мой, господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется… (Топочет ногами.) Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется… Это плод вашего воображения, покрытый мраком неизвестности… (Поднимает ключи, ласково улыбаясь.) Бросила ключи, хочет показать, что она уж не хозяйка здесь… (Звенит ключами.) Ну, да все равно.

Слышно, как настраивается оркестр.

Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь… Музыка, играй!

Играет музыка, Любовь Андреевна опустилась на стул и горько плачет.

(С укором.) Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. (Со слезами.) О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь.

Пищик (берет его под руку, вполголоса) . Она плачет. Пойдем в залу, пусть она одна… Пойдем… (Берет его под руку и уводит в залу.)

Лопахин . Что ж такое? Музыка, играй отчетливо! Пускай всё, как я желаю! (С иронией.) Идет новый помещик, владелец вишневого сада! (Толкнул нечаянно столик, едва не опрокинул канделябры.) За все могу заплатить! (Уходит с Пищиком.)

В зале и гостиной нет никого, кроме Любови Андреевны, которая сидит, сжалась вся и горько плачет. Тихо играет музыка. Быстро входят Аня и Трофимов. Аня подходит к матери и становится перед ней на колени. Трофимов остается у входа в залу.

Аня . Мама!.. Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя… я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа… Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама! Пойдем, милая! Пойдем!..

Занавес

Променад парами! Большой круг, балансе! Кавалеры, на колени и благодарите дам! (франц.)

Раз, два, три (нем.).

Хороший человек, но плохой музыкант (нем.).